Зинаида Гиппиус - Чего не было и что было

Все это не такая давняя история, и примеров можно бы привести сколько угодно. Случаи бывали самые разнообразные. Кое-кто, я думаю, еще помнит появление в Петербурге некоего «старца» Щетинина. Появился он вместе с Распутиным, но дороги их разошлись: Щетинин стал действовать в рабочей среде. Приобрел там множество «учеников» и «учениц»; но довольно скоро, впав сам в некоторые крайности своего «учения», вызвал скандал и был втихомолку убран.

Адепты остались и… тотчас поступили в ведение одной большевистской группы (с Бонч-Бруевичем), которая занялась их дальнейшим воспитанием. Мы сначала недоумевали: дальнейшим? Можно ли воду Щетинина перевести на мельницу Маркса? Но раз, в частной квартире, мы встретились с несколькими щетининцами и щетининками (рабочими). Это было очень скоро после исчезновения «учителя». Тут же находились и главный «апостол» Щетинина — Легкобытов, вертлявый, щупленький мужичок, тоже из рабочих, с юга, — и новый один «попечитель» круга, интеллигент-большевик. Последний все время молчал. Щетининцы охотно и наивно рассказывали, что, хоть не решались сначала — «выбросили иконы»; что «женщина тоже должна свой пай иметь» и «с кем захочет — пойти» (ибо она — «сосуд»); что жить следует «сообща», не глядя на имущество (его «нести в сообщность»), и что «правда не во дворцах, а в хижинах». Апостол — Легкобытов заливался соловьем, изъясняя «учение». Под рукой имел целые ремингтонные книжищи и даже печатные брошюрки. Щетинин, хотя грамотности был вроде распутинской, любил «письменность»; и сам старался, и другие с его слов, «к порядку», записывали учение.

Оно сразу ошеломляло. Казалось непроходимой ерундой, какой-то свалкой отвлеченно-возвышенных и туманно-священных словес. Однако взялись же отсюда «правила» (лозунги?), повторяемые молодой работницей?

И стоило с кое-каким терпением вникнуть в торжественную галиматью, в полусумасшедшую, самородную, демагогию, что сделалось понятным, почему большевизм хочет половить своей рыбки в этой мутной воде. Ничего «религиозного» в Учении Щетинина, несмотря на прикрытие «священными» словами, не было. Или, впрочем, было: ровно столько же, сколько в учении Ленина — Маркса. Разнствуют лишь «священные» слова. А в сути, до мелочей, оба «учения» оказывались подобными.

Это вызвало тогда немало статей (левых писателей), где проводилась параллель между двумя страшными идеологиями и указывалось, что большевизм и щетинизм, в применении к жизни, реализованные, — должны давать те же реальные результаты.

Делаю, относительно статьи Талина, последнюю оговорку: может быть, автору известна еще какая-нибудь «среда», отдельная, находившаяся где-нибудь на периферии широкой общественно-литературной (и, конечно, не связанная ни с полумолодой «эстетствующей», ни с мальчиками и девочками)? Может быть, она-то и «признавала» большевиков, к этой-то среде и были они «близки личными и сложными духовными связями»? Может быть, из нее-то какой-нибудь выходец и пытался предлагать «развратненьким юрочкам» Христа в водители? И, может быть, эту среду и называет Талин «средой декадентства»? Тогда, конечно, все объясняется, хотя. все перемещается. Но тогда следовало бы Талину рассказать нам об этой таинственной среде, и тем подробнее, чем она ему известнее, чем ближе он к ней стоял. Я называю ее «таинственной», ибо мне (и не только мне) до сих пор ничего не известно даже о ее существовании.

Нет спора: большевизм нашел для себя в России благодарную землю. Но вспаханная и разрыхленная — сама она этих семян в себе не носила. Не было их не только в предвоенных и военных «мальчиках» — но даже и в самих опустившихся, безволием разъеденных, косяках «средней» предгрозной, молодежи. Я хочу сказать, что и те, которые сделались большевиками, могли бы ими и не сделаться. Ни у кого не было «обреченности» именно на большевизм, и никакими слоями и кругами бывшей России он не взращивался. Даже царское правительство только разрыхляло и удобряло почву, и даже (пусть примут это за парадокс) сами большевики одним таким разрыхлением, до 17 года, только и занимались.

Значит, большевистская Россия — случайность? Или рок? Или — что?

Пусть каждый выбирает для себя свое определяющее слово. Оно не так важно. Да я и не вхожу здесь в общие рассуждения. Я только хочу восстановить некоторые факты в их настоящем виде, в каком Талину они, очевидно, неизвестны. Может быть, эта историческая информация смягчит его слишком суровый суд над юной, младшей и старшей интеллигенцией предгрозья и соответственно умерит его снисхожденье к новым российским пореволюционным «побегам», которое я (по всей вероятности — обманно) предчувствую.