Зинаида Гиппиус - Чего не было и что было

Трагедия падает, медлительно сходит на нет. Не совсем на нет: в глубине человеческого «Я» от нее что-то остается. Кто «летел в излюбленную бурю», тот уж никогда не станет совершенным подобием нелетавших. Отвращение, презрение, темнота, — вот что остается в сердце, когда-то бившемся на заветном пороге. Не новая ли это невыносимость бытия?

Намечаю опасную линию нарочно всю, до конца. Скажу прямо: в Ходасевиче, по рассказу его о себе, есть точка, от которой эта линия может пойти. Но может и не пойти. Так ли уж он знает, что все знает?

В страшном и благодетельном даре Ходасевича открывается нам порою и то, чего сам он не думал открыть, рассказывая «Про себя»:

Не ведая, не зная… Вот оно, — какое важное! — чего Ходасевич не знает, а главное, сам знает, что не знает: ведь рассказывает он это «Про себя»…

Очень строги требования, с которыми подходит Владислав Ходасевич ко всему и ко всем. Он имеет на требовательность право? Если так, и мы вправе обратиться с прямым требованием к этому сердцу, что «бьется на пороге»:

чтобы узнать хотя бы то, «что значит знак», которого не знаешь…

Пусть люди, «поэтически — только — поэтически» настроенные, не сетуют на мой не слишком «стихотворный» подход к стихам, — книге Ходасевича. Книга эта тем и примечательна, что может оказаться нужной при всяких настроениях. Любители чистой поэзии найдут в ней ряд первоклассных поэтических произведений. Захочется кому-нибудь взглянуть поглубже, на то, что сквозь поэзию светится, — найдет и он, может быть, даже больше, чем ожидает. Разве только барышням, жаждущим «обворожительности», книга Ходасевича не покажется достаточно «чарующей»; ну, и Бог с ними, с барышнями.

Отвечать на статью Вишняка против меня («Дни») какой-нибудь полуличной полемикой — неинтересно. Попробуем подойти с другой стороны, а Вишняка взять символически: т- е. главным образом — как представителя нашего «левого» течения, и горячего защитника «левизны». Тогда мы увидим, что даже самые мелкие его замечания — весьма характерны.

На каждом шагу, Вишняк, отлично понимая меня, — «делает вид», что не понимает; хочет не понимать [43] Мой полемист из «Послед. Нов.», г. Талин, другое дело: он понимать и не хочет, и не может. Такое состояние, очевидно, и помешало ему принять предложенное мною правило «вежливости» в полемике. Я охотно г. Талина извиняю, но разговаривать с ним подожду, как и с другим полемистом той же категории г. Сухомлиным. Тон обоих живо напомнил мне «Миссионерское Обозр.», журнал Духовного Ведомства при Победоносцеве. Дух. Ведомство было тогда очень сплочено, и сотрудники «Мисс. Обозр.» проявляли большое рвение в борьбе с инакомыслящими. Особенно старался один маленький чиновник — Гринякин. Но, увы, ни ему, ни другим, правила полемики так же не давались, как и названным сотрудникам «Дней» и «Поел. Нов.». . На первый беглый взгляд, вся отповедь Вишняка на статью мою «Третий путь» словно тургеневская женщина (в Рудине): «намек, упрек, попрек». Первый намек (очень важный, как увидим), это: мой «дебют в органе определенного политического направления». То есть «правого». Если бы Вишняку серьезно предложили указать с точностью, в чем именно видит он сию минуту «определенность» и «правизну» газеты, — он, пожалуй, не сразу бы ответил. Непримиримость? Как-то неловко (Вишняку особенно неловко — в последнем № «Совр. Записок», у него статья очень непримиримая). Россия? Патриотизм? Тоже неудобно. Вот интервенция, вождь, Ильин, Шульгин, Струве — другое дело… Но какая же это определенность для «сей-то минуты», которая ни Шульгина, ни Струве в себе не содержит? Да, впрочем, что разбирать, если можно ограничиться простым утверждением. И так все «левые» знают, что это газета — «правая». А все статьи в правой газете или правые, или немедленно на печатании таковыми делаются. Вишняк — просто очень хорошо видит, что никакой «правизны» в моей статье «Третий путь» — не имеется; но Вишняк символический делает вид, что не так, и берет на себя работу отыскания этой правизны.