Зинаида Гиппиус - Арифметика любви

Проехав озеро вдоль и еще с полверсты, мы завернули влево, на длинную-предлинную улицу села Владимирского.

Отцы устроились у старосты, за занавеской, а мы нашли «квартирку» у благообразной Татьянушки с ее многочисленным семейством: «чистая» горница в просторной избе. Избы в Заволжье «поднятые», т. е. на сваях: внизу темный скотный двор. Тотчас, конечно, самоварчик, «земляника»… Но вот уж отцы зовут к себе, а потом пора и на озеро. О. Николай торопил, беспокоился, прибыл ли сундучище его с книгами.

Двинулись, наконец. Кроме нас четвертых, шел и Малицкий, и еще незнакомый священник какой-то, рябой и молчаливый. О. Николай шагал бодро; ярость, — добродушная, — видимо у него скапливалась.

Надо было пересечь тракт и спуститься на зеленую проселочную дорогу, ведущую по левому, узкому, краю озера к подножью первых заозерных холмов. Лишь когда блеснула вода — открылся крутой подъем наверх. Внизу приютилась тихая ярмарка (всего на один вечер здесь) — продают только свечи, пряники, жамки, деревянные изделия, больше ничего. Ни шума, ни крика, ни грубого возгласа, — а толпа уже порядочная, и все растет. Толпа, с непривычки, странная: ни одного даже похожего на «интеллигента», никого в «городском» платье: сарафаны, сарафаны, поддевки… Сарафаны больше темные, платки «в роспуск» (два угла на спине).

Озеро длиннее, чем казалось. От левого края едва можно рассмотреть противоположный конец. Самые берега — топкие; но у воды, под холмами, вьется кружная тропа, верст на пять. И хоть еще совсем светло — уже замелькали по ней движущиеся огоньки: если этой ночью обойти озеро, со свечей, 10 раз — зачтется, как путешествие на Афон; 20 раз — в Иерусалим.

Медленно поднимаемся на первый холм. С нами только о. Александр, — о. Николай давно исчез. Да вот он! На первом холме что-то вроде часовни, — множество зажженных свечей; а вблизи — деревянное круглое возвышение с перилами. На нем о. Николай, громадный сундук его, и Малицкий в сторонке. Народ задвигался и плотно сомкнулся около решетки. О. Николай не ораторствовал: он явно спорил с лысоватым мужиком, стоявшим впереди, торопливо листая громадную книгу в кожаном переплете. У мужика умное, тонкое и насмешливое лицо. Он ведет настоящий диспут, говорит не сердясь, диалектично, и даже забивает о. Николая, — к удовольствию толпы, — хотя и тот как будто старается рассуждать с дипломатией, без всякой миссионерской ярости. Но мы еще не совсем понимали, что тут, собственно, происходит, так непривычна даже внешняя картина.

На всех холмах, на всех крутых тропах, по лесу, кучки-кучки народа. В прогалине — слепцы с чашками, поют-стонут. В зеленой полутьме — огоньки. На стволах, кое-где, икона на полотенце прикреплена: кучка молящихся со свечами. Поют-жужжат.

А вот, направо, на полянке, стоят кружком, плотно-преплотно. С трудом протискались. Внутри оказался кружок сидящий: старики, с коричневыми лысинами, с высокими посохами. Издалека. Один медленно читает, но книге с застежками.

О. Александр обратился к мужику, видно знакомому:

— Ульян, а Ульян! Скажи-ка ты мне, я забыл, право забыл, как ты насчет второго пришествия…

Внезапно Ульян выхватил из-за пазухи синенькую тетрадку и с яростью закричал: «Слушай!».

О. Александр не ожидал, очевидно, взрыва.

— Я слушаю, Ульян, — кротко ответил он, — а только пойдем лучше наверх, там книги.

— Наверх? Чего наверх? Слушай, сказано! А смеяться нечему! Слушайте, нечестивцы, слово Божие!

Спутник мой догадался, что и его принимают за официального представителя «российской» церкви, и сказал:

— Да я, голубчик, не миссионер вовсе. Я сам ничего не знаю. Ульян замолк на секунду, как бы недоумевая, потом упрямо крикнул:

— Все одно, слушай и слушай! А ты что — на гору? — обратился он к о. Александру. — Книги-то, вон они и здесь. Ты кто? Ты есть лжепророк, и крест на тебе антихристов!

С той же кротостью о. Александр отвечал:

— Ты погоди обличать, Ульян. Право, погоди. Пройдем лучше на гору…

В толпе было душно, жарко, морило. Мы выбрались и ушли дальше, в лес. Кучки народа все умножались. Мы заметили, что кое-кто следовал за нами, без любопытства, серьезно присматриваясь.

Один, молодой, со сторонки вдруг подошел и сказал таинственно:

— А что, я тебя спросить хотел?

— Что?

— Правда ли, — говорят, у нас, — в Питинбурхе велено совет о вере собрать?..

Мы сначала пытались садиться под деревьями, отдохнуть, но стоило присесть — тотчас собирался народ и теснился ожидательно, с тишиной и вежливостью. Однако разговор никто не начинал. Под одним деревом увидели мы спокойно лежащего о. Александра и обрадовались.