Малькольм Лаури - У подножия вулкана

— Но они уже там не были,— продолжал доктор,— и тогда, безусловно, я решил узнавать от вас, заставали вы его дома или не заставали.

— Когда вы позвонили мне, Артуро, он был у меня.

— Ну, я, конечно, это знаю, только в ту ночь мы так мертвецки напили себя и были так абсолютментно borracho [2] Пьяны (исп.) , что консул, наверное, заболел, мне подобно, и даже был похмельней меня.— Доктор Вихиль покачал головой.— Болезнь не содержит себя только в теле, она содержит себя и там, где обще принято называть «душа». Ваш друг, который был бедняга, ни с какой стати сорил деньги, и жизнь его была сплошная трагедия.

Мсье Ляруэль допил анисовку. Он встал и подошел к балюстраде; облокотясь о лежавшие там теннисные ракетки, он взглянул вниз на одичавшие, заросшие травой площадки, па безжизненные теннисные корты, на фонтан, расположенный совсем рядом, посреди главной аллеи, куда привел лошадь на водопой какой-то крестьянин с кактусовой плантации. Двое молодых американцев, юноша и девушка, затеяли в этот поздний час играть в пинг-понг на нижней веранде. Свершившееся год назад, в этот самый день, представлялось теперь бесконечно далеким, словно с тех пор прошло целое столетие. Казалось, все это канет, как капля в море, среди сегодняшних треволнений. Но нет, это не так. И хотя трагедия мало-помалу отдаляется и обессмысливается, все-таки ему еще памятны те дни, когда каждая человеческая жизнь имела самодовлеющую ценность, а не забывалась после ошибочного упоминания в коммюнике с театра войны. Он закурил.

Далеко слева, на северо-востоке, за долиной и уступчатыми предгорьями Восточной Сьерра-Мадре высились два вулкана, Попокатепетль и Истаксиуатль, горделиво сиявшие в пламени заката. Чуть ближе, милях в десяти, внизу, под главной долиной, виднелся поселок Томалин, уютно пристроившийся у самого леса, где над деревьями тонкой голубой струйкой противозаконно курился дымок от костра углежога. Впереди, по ту сторону американизированного шоссе, лежали поля и рощи, рассеченные излучинами реки и дорогой на Алькапансинго. Тюремная вышка торчала над лесом, меж рекой и, дорогой, которая исчезала вдали, за сиреневыми склонами, словно скопированными с иллюстраций Доре к «Раю». Выше, в Куаунауаке, вдруг вспыхнули огни единственного городского кинематографа, политого на крутом склоне, поодаль от домов, мигнули, погасли и вспыхнули снова.

— «No se puedе vivir sin amar» [3] «Невозможно жить без любви» (исп.) ,— сказал мсье Ляруэль...—

Как написал этот estupido [4] Глупец (исп.) на стене моего дома.

— Ладно, amigo [5] Друг (исп.) , отведите свою душу,— сказал доктор Нихиль, стоявший у него за спиной.— ... Но, horabre [6] Приятель (исп.) , ведь Ивонна вернулась! Этого мне никогда но попять. Она вернулась к нему! — Мсье Ляруэль подошел к столику, налил себе стакан теуаканской минеральной воды и выпил залпом. Потом сказал:— Salud у pesetas.

— Y tiempo para gastarlas [7] Будьте здоровы и благополучны. И живите, дабы этим пользоваться (исп.) ,— задумчиво отозвался его друг.

Мсье Ляруэль взглянул на доктора, который, позевывая, полулежал в шезлонге, на этого мексиканца с красивым, до невероятия красивым, темным, непроницаемым лицом, на его добрые, глубокие, карие глаза, как у тех прелестных и печальных индейских детишек, которых можно увидеть в Теуантепеке (этом земном раю, где женщины работают в поте лица, а мужчины с утра до вечера купаются в речке), на его маленькие, тонкие руки с нежными запястьями, где на тыльной стороне щетинились неожиданно жесткие черные волоски.

— Я давно уже отвел душу, Артуро,— сказал он по-английски, вынул изо рта сигарету и держал ее в тонких, нервных пальцах, слишком уж щедро, он сам знал это, унизанных кольцами.— И даже больше того...

Мсье Ляруэль заметил, что сигарета его погасла, и выпил еще анисовой. — Con permiso [8] С вашего позволения (исп.) .— Доктор Вихиль с такой непостижимой ловкостью извлек горящую зажигалку, словно она уже горела у него в кармане и он исторг пламя из своего тела,— движение руки и появление огня были нераздельны; он поднес зажигалку мсье Ляруэлю.— А вы хоть раз шли в здешнюю церковь всех скорбящих? — спросил он вдруг.— Там есть статуя Пресвятой девы, покровительницы всякому, который есть один как перст.

Мсье Ляруэль покачал головой. — Никто туда не шел. Только тот, который есть один как перст,— сказал доктор задумчиво. Он спрятал зажигалку и взглянул на часы, стремительно вскинув руку.— Allons-nous- еn [9] Пошли (франц.) ,— сказал он.— Vаmonos [10] Пойдемте (исп.) .— Он рассмеялся коротко, словно зевнул, быстро закивал головой, подался вперед всем телом и спрятал лицо в ладонях. Потом встал у балюстрады рядом с мсье Ляруэлем, дыша всей грудью.— Ах, вот возлюбленное мной время, когда солнце уходит и всюду пение и псиный гав... Мсье Ляруэль тоже рассмеялся. Пока они разговаривали, небо на юге грозово потемнело; траурное шествие давно спустилось со склона. Стервятники, лениво парившие в высоте, плыли по ветру.— Итак, встретимся около половины девятого, а покамест я зайду на часок в cine [11] Кино (исп.) .