Малькольм Лаури - У подножия вулкана

Консул высвободил руку, но тотчас же слева его схватил какой-то другой человек неопределенной национальности, похожий на моряка, с пьяными, помутневшими глазами.

— Эй ты, английская скотина, — сказал он хрипло, поворачиваясь к консулу всем телом. — Я из графства папы римского! — выкрикнул он нараспев и подхватил консула под локоть. — Ты как думаешь? Библию сочинил Моцарт — вот кто. Здесь ты одно, а на том свете другое, душа из тебя вон. Здесь, на земле, все люди должны быть равны. И пускай будет успокоение. А успокоение означает мир. Мир на всей земле, всему человеческому роду...

Консул вырвался, но сводник опять схватил его за руку. Консул огляделся вокруг, словно искал помощи. Начальник над муниципалитетом все еще разговаривал. За стойкой начальник над трибунами вновь пробовал дозвониться кому-то по телефону; Санабриа стоял рядом, давая указания. Еще какой-то человек, вероятно американец, втиснулся между консулом и сводником, он все время оглядывался через плечо, будто ждал кого-то, и бубнил себе под нос:

— Винчестер! Черт дери, это совсем другой коленкор. И не чего спорить. Уж это точно. «Черный лебедь» в Винчестере. А меня взяли в плен на немецкой стороне, там рядом была женская школа. И одна учительница дала мне вот это. Ни, поимей. На, владей.

— Ты, — сказал сводник, не отпуская консула. Но обращался он, видимо, к моряку. — Ты, друг, чего такое есть с тобой? Я за тебя следил всегда. Мне англичан хорошо всегда-всегда, правда-правда. Не будь так сердит. Этот человек просил, чтоб я стал тебе друг всегда. Хорош он для тебя?.. Этот человек имеет много деньги. Этот человек так или сяк, да. Мексикан есть мне друг, и англичан тоже друг. А сукин сын американ не надо тебе, и мне, и никому, никогда.

Консул пил с этими зловещими людьми, не в силах вырваться из их лап. Оглянувшись, он увидел, что теперь начальник над муниципалитетом не сводит с него своих маленьких, свирепых глаз. Консул уже не пытался понять, о чем толкует невежественный моряк, который был, пожалуй, даже подозрительней сводника. Он взглянул на часы: всего только без четверти семь. Время едва влачилось, словно тоже опьяненное мескалем. Чувствуя у себя на затылке пронизывающий взгляд сеньора Сусугойтеа, он вынул из кармана письма Ивонны, спокойно, уверенно, словно они могли послужить ему защитой. Сквозь темные очки строки почему-то казались разборчивей.

— А тут, на земле, человек, душа из него вон, пущай себе околачивается, помилуй господи нас грешных! — орал моряк. —

В это я верую, и точка. А Библию сочинил Моцарт. Он, Моцарт, сочинил ветхий совет. Ты на этом стой твердо и не пропадешь.

Моцарт законы писал.

«... Без тебя я отвержена, отторгнута. Я отторгнута от собственной плоти, я призрак...»

— Вебер моя фамилия. Меня взяли в плен во Франции. Ты, само собой, мне не поверишь. Но пускай бы они попробовали взять дюна сейчас!.. Когда Алабама дает жизни, мы тоже даем жизни, уж будь уверен. Мы не разбираемся, что к чему, и драпать не станем. К чертовой матери, ежели тебе охота, вали, хватай. А ежели тебе охота иметь дело с Алабамой... — Консул поднял голову. Вебер распевал: «Парень я совсем простой...»

Мое дело сторона. — Он козырнул своему отражению в зеркале. — Зольдат de la Legion Etrangere [212] Иностранного легиона (франц.) .

«... И я встретилась с людьми, про которых непременно должна тебе рассказать, потому что воспоминание об этих людях, словно Покаянная молитва, может вновь укрепить нас, и тогда воссияет дивный огонь, неугасимый, но теперь тлеющий так слабо, так безнадежно».

— ... Да, брат. Моцарт законы писал. И не спорь со мной, точка. Человек, душа из него вон, ходит под богом. И я раздокажу свое мнение, но это не твоего ума дело!

— ...de la Legion Etrangere. Vous n'avez pas de nation. La France est voire mere [213] Иностранного легиона. У вас нет национальности. Франция вам мать (франц.) . В тридцати милях от Танжера веселенькое было дельце. Вестовой капитана Дюпона... Сукин сын из Техаса. Ни за что не скажу, как его фамилия. Форт-Адаман, вот как.

... через Бискайский залив!..

«... ты рожден жить среди света. Покинув сияющую высь, ты очутился в чуждой стихии. Ты мнишь себя пропащим, но нет, это заблуждение, духи света спасут тебя, вознесут над тьмой вопреки тебе самому, как бы ты ни противился. Вероятно, мое письмо похоже на бред? Порой мне кажется, что я действительно в бреду, что я безумна. Воспользуйся той сокровенной неодолимой силой, которую ты отринул, но все равно она пребывает в твоем теле и, главное, в твоей душе, верни мне здравость рассудка, утерянную с тех пор, как ты забыл меня, прогнал прочь, пошел по иному пути, удаляясь в чуждые, недоступные мне края...»