Исроэл-Иешуа Зингер - Чужак

Несмотря на то что Шолем удерживал сына от посещения лачуги де Лукасов, Бен при каждой возможности забегал туда. Ему нравилось присматриваться к работе старика, когда тот делал чучела из мертвых тварей, слушать его бесчисленные истории о зверях, птицах и змеях — единственных созданиях, о которых он говорил. У него было полно историй, у этого старого человека с молодыми глазами, и в своем ненасытном желании рассказывать он ухватился за Бена, в котором нашел благодарного слушателя. А тот прислушивался не только к старику, но и к его сыновьям, медлительным юношам с густыми черными космами и шалыми глазами. Их истории об охоте и трэппинге [181] От англ. «trapping» — пушной промысел. , рассказанные высоким слогом на чужеземном английском языке, представляли собой смесь высокой интеллигентности и беспомощной ребячливости, которая захватывала и приковывала внимание. Они разговаривали с Беном не так, как взрослые разговаривают с мальчиком, а как с ровней. Такая тяга к детям в основном встречается у людей неполноценных. Они были рады ему, единственному человеку в округе, который заходил в их дом, и все время улыбались ему умиротворенными улыбками слабоумных. Больше всех в семье де Лукас Бену улыбалась юная Опал, единственная женщина в доме, полном мужчин. Она ничего не говорила, никаких историй не рассказывала, а все время суетилась над черными кастрюлями, стоявшими на черной чугунной плите. Только когда ей требовалось, чтобы кто-нибудь наколол немного дров или выполнил для нее какую-нибудь другую мужскую работу, она на учтивом английском с мягкими французскими нотами просила братьев сделать это для нее. Но даже если никто из братьев по лености не поднимался с места, чтобы помочь ей в ее вечных трудах, она не сердилась. Она только улыбалась как слабоумная. Бен понимал эту детскую улыбку девушки в заношенном платье буквально. Ему казалось, что Опал улыбается лишь ему, что лишь на него смотрят ее мягкие черные глаза, что лишь ради него она так грациозно несет себя по темной комнате. Бен был уверен, что даже очаровательный взмах ее головы, которым она перебрасывала за спину черные косы, мешавшие ей работать, — только для него, для его удовольствия. Время от времени она вдруг тайком бросала взгляд в его сторону и громко смеялась.

— Чего ты смеешься, Опал? — всегда спрашивал Бен.

— Ничего, захотелось посмеяться, — всегда отвечала девушка и больше ничего не говорила.

В ее неожиданном смехе было слабоумие, но вместе с тем и звонкая детская радость, освежавшая затхлую комнату, как холодная вода — разгоряченное усталое тело. Только для того, чтобы услышать этот полубезумный детский смех, Бен после тяжелого трудового дня тащился вверх по склону в развалюху де Лукаса. При слабом свете керосиновой лампы, горевшей в комнате, затененные темные лица членов одинокой семьи выглядели загадочнее, чем днем. Все тайны мироздания были заключены в каждом шве и в каждой складке свободного заношенного платья Опал, в ее длинных черных косах.

В этот раз Бен впервые пришел к де Лукасам в середине дня, в рабочие часы, и к тому же не в гости, а с отцовским поручением: нанять Опал поработать несколько часов. Он стеснялся этого поручения: оно выглядело так, будто хозяин ищет себе работницу. Старый де Лукас выслушал смущенную речь юноши, как обычно, с улыбкой.

— Ступай, Опал, и постарайся для матери Бена, — приказал он дочери.

Так же добродушно приняла это предложение Опал. Потуже заплетя косы, которые мало кто из окрестных девушек носил в ее возрасте, она отправилась с Беном на его ферму. Вечная улыбка ни на мгновение не покидала ее желтоватого лица, пока она выполняла тяжелую работу для Бетти. Бетти удивлялась силе девушки.

— Опал, это не слишком тяжело? — спрашивала она, видя, как девушка ворочает массивную мебель.

— No, madam [182] Нет, сударыня ( англ. ). , — отвечала Опал на своем чужеземном учтивом английском.

Каждый раз, когда Опал встречала Бена во дворе, она не могла сдержать смех, который снова и снова нападал на нее.

Вскоре Бен стал ходить к де Лукасам с поручениями не только для Опал, но и для ее братьев. Бетти теперь часто ездила в Бруклин и обратно. Как раньше она ходила по своим приятельницам, продавая им шелковые чулки, так теперь она навещала их, чтобы рассказать о своей ферме, где она устраивает летний отель, и поэтому ее приятельницы должны будут обязательно там погостить в жаркие летние недели. Также она навещала своих зятьев и занимала у них деньги, которые они пообещали ей, когда ездили мирить ее с Шолемом. Бетти не позволила зятьям отвертеться от своих обещаний и отделаться вечным объяснением богатых людей насчет вечных трудных времен, которые они переживают. Слоу или не слоу идут дела, а им приходилось одалживать ей деньги, которые она просила. Бетти между тем принялась делать из своего дома настоящий отель: она приводила в порядок комнаты, покупала кровати и комоды, столики и посуду. На занятые деньги она стала выгораживать номера: чердаки превращать в жилые помещения, а сараи и пристройки — в маленькие домики. Шолему часто приходилось бросать работу на ферме и ехать на стейшон за своей Бетти, которая всегда возвращалась из города с пакетами и свертками. Он уже давно не прикасался к краске, а теперь ему снова пришлось красить стены своего дома: пристройки, балконы, крыши. Вся работа по ферме легла на Бена. Как Опал помогала Бетти по хозяйству, так ее братья помогали Шолему Мельнику готовить дом. Медлительные, худые, в синих оверолсах , заправленных в отвернутые голенища стоптанных резиновых сапог, в мятых черных шляпах, из-под которых гладкие пряди черных волос падали им на глаза, они очень старательно делали всякую работу: прокладывали канализационные трубы, чинили крыши, строили домики и протягивали электрические провода. Их пес, которого местные гнали со своих ферм, весело бегал вокруг вместе с собакой Бена, Чаком. Беттины черные глаза сияли всеми лучами солнца, отражавшегося в них. Она продолжала переставлять вещи в помещениях, чтобы они смотрелись как можно лучше и красивее. Люси ходила за ней как тень, воодушевляемая каждым материнским движением.