Уилки Коллинз - Безумный Монктон

Выразив мне вновь самую горячую благодарность за оказанные услуги, Монктон заявил, что не имеет намерения просить меня сопровождать его в Англию. Однако к его величайшему изумлению и радости я сам предложил ему совершить плавание на бриге. Вследствие диковинных совпадений, которых я был очевидцем, и необычайных открытий, которые мне довелось совершить со времени нашей первой встречи в Неаполе, то, что было для него единственной и важнейшей целью в жизни, стало в ту пору и для меня единственной и важнейшей жизненной целью. Я не разделял манию моего несчастного друга, но можно сказать без всякого преувеличения, что мое страстное желание довести до конца наше диковинное предприятие ничуть не уступало его нетерпению увидеть гроб в земле Уинкотского склепа. Боюсь, что, когда я предложил сопровождать его домой, любопытство двигало мной не в меньшей степени, чем дружба.

Мы отплыли в Англию в прелестную, тихую полдневную пору. Впервые за все время нашего знакомства Монктон, похоже, был в приподнятом настроении. Он говорил не смолкая, шутил по любому поводу, посмеивался надо мной из-за того, что страх перед морской болезнью угнетает бодрость моего духа. На самом деле никакого такого страха я не испытывал, а придумал его, чтобы объяснить то непонятное уныние, которое прежде уже мучило меня в Фонди. Обстоятельства складывались самым благоприятным для нас образом, и все на борту пребывали в отличнейшем расположении духа. Капитан был доволен судном, команда, состоявшая из итальянцев и мальтийцев, ликовала при мысли, что за короткий переход на хорошо оснащенном судне получит отличное вознаграждение. Лишь у меня было тяжело на сердце. Никакой разумной причине не мог я приписать угнетавшую меня тоску, но тщетно пытался преодолеть ее. В первую же ночь в море я сделал открытие, отнюдь не способствовавшее восстановлению моего душевного равновесия. Монктон оставался в каюте, на полу которой стоял ящик с упрятанным туда гробом, а я был на палубе. Ветер упал почти до штиля, и пока я лениво наблюдал, как то и дело на мачтах хлопают, подрагивая, паруса, ко мне подошел капитан и, отведя меня в сторонку, чтобы нас не услыхал рулевой, прошептал на ухо:

— Что-то неладное делается тут на носу. Вы заметили, как все матросы вдруг смолкли перед заходом солнца?

Я сказал, что заметил.

— На борту есть один юнец, мальтиец, — продолжал капитан, — довольно сообразительный малый, но лучше с ним не сталкиваться. Мне сообщили, будто он сказал команде, что у вашего друга в ящике спрятан мертвец.

При этих словах у меня упало сердце. Зная бессмысленную суеверность моряков, в особенности иностранных, я позаботился о том, чтобы еще до доставки ящика пустить на бриге слух, будто внутри находится очень ценная мраморная статуя, которой мистер Монктон страшно дорожит и боится хоть на миг потерять ее из виду. Откуда мог узнать юнец мальтиец, что там не статуя, а труп? Несколько поразмыслив, я обратил свои подозрения на Монктонова слугу, свободно изъяснявшегося по-итальянски и, сколько я знал, неисправимого сплетника. Когда я обвинил его в вероломстве, он все отрицал, но я и поныне не верю его отпирательствам.

— Этот бесенок не признается, где прослышал про этого мертвеца, — продолжал капитан. — Мне не подобает совать нос в чужие секреты, но я бы вам советовал собрать команду на корме и опровергнуть сказанное, говорит ли этот малый правду или нет. Все эти людишки — куча дурней, верящих в привидения и тому подобное. Кое-кто из них заявляет, что никогда бы не подписал контракт, знай он, что надо будет плыть с покойником. Иные лишь брюзжат, но, боюсь, в случае шторма нам не избежать трений со всей командой, разве что вы или другой джентльмен припрете мальца к стенке. Матросы говорят, если вы или ваш друг поклянетесь честью, что мальтиец солгал, они повесят его на рее, а если нет, они, пожалуй, поверят словам мальчишки.

Тут капитан замолчал, ожидая ответа. Но мне нечего было ответить. В том крайнем, безвыходном положении, в котором мы находились, я был связан по рукам и ногам. Подтвердить своим честным словом безусловную ложь и допустить, чтобы над пареньком учинили расправу, об этом нечего было и думать. Как иначе выпутаться из этого злосчастного положения, мне не приходило в голову. Я поблагодарил капитана за то, что он блюдет наши интересы, сказал ему, что мне нужно подумать над тем, какое направление действий избрать, и попросил не проговориться ни словом моему другу об открытии, которое он сделал. Он обещал молчать и удалился.