Альфонс Доде - Рассказы по понедельникам

Тем временем занимается заря. В застекленные двери склада видно, как посветлел двор, потом верхние стекла окон и, наконец, половина зала. Чем ярче разгорается день, тем заметнее блекнут и сливаются лица. Вскоре г-н Монарх видит только двух сухоньких скрипачей — они задержались в углу, но луч света коснулся их, и они растаяли тоже. Во дворе еще виднеются, хоть и очень смутные, очертания портшеза, пудреный парик, убранный изумрудами. Последние вспышки факела, брошенного наземь лакеями, сливаются с теми искрами, что выбивают колеса телеги, громыхающей в распахнутых воротах…

Куропатки, как вы знаете, живут стайками и ютятся в бороздах хлебных полей, откуда при малейшей тревоге взлетают все сразу, рассыпаясь в воздухе, словно горсть зерен, брошенная сеятелем. Наша веселая многочисленная стая расположилась на краю поля, у опушки большого леса, здесь у нас был обильный корм и надежное убежище. Поэтому с тех пор, как я научился бегать и оделся в перья, я всегда был сыт и очень доволен своей жизнью. Одно меня немного тревожило — это пресловутое открытие охоты, о котором наши матери то и дело шептались между собой.

Один из стариков нашей стаи говорил мне не раз: — Не бойся. Рыжик (меня прозвали так за красно — рыжие, как рябина, клюв и лапки), — не бойся. Я возьму тебя с собой в этот день, я уверен, что с тобой ничего плохого не случится.

Старик был очень хитер и еще довольно проворен, хотя на груди у него уже обозначалась подкова и кое — где пробивались седые перья. В ранней молодости ему прострелили крыло дробинкой, и с той поры он стал тяжеловат на подъем, долго осматривался, прежде чем взлететь, не спешил и благополучно уходил от опасности. Часто он водил меня к самой опушке леса. Там, среди каштановых деревьев, приютился удивительный, всегда запертый домик, безмолвный, как опустевшая нора.

— Следи хорошенько за этим домом, малыш, — говорил мне старик. — Когда увидишь, что над крышей поднимается дымок, а двери и ставни открыты, — значит пришла беда.

Я во всем полагался на него: я знал, что он пережил на своем веку не одно открытие охоты.

И вот недавно, на рассвете, слышу, кто-то из борозды тихонько окликает меня:

— Рыжик, а Рыжик!

Смотрю: мой старик. Взгляд у него необычный.

— Идем скорей, — говорит он, — делай все, как я.

Я последовал за ним, полусонный, скользя среди комьев земли, точно мышь, не взлетая и даже почти не подпрыгивая. Мы шли к лесу, и я увидел дымок над трубой домика, свет в окнах и перед раскрытой настежь дверью толпу охотников в полном снаряжении, окруженных сворой собак, которые весело прыгали. Я расслышал, как одни из охотников крикнул:

— Утром поохотимся в поле, а после завтрака перейдем в лес!

Тогда я понял, почему мой старый приятель повел меня сперва в лес. Все же сердце у меня сильно билось, особенно когда я думал о наших бедных друзьях.

Вдруг, когда мы уже были у самой опушки, собаки кинулись в нашу сторону…

— Ложись, ложись! — шепнул мне старик, пригибаясь к земле.

В ту же минуту, в десяти шагах от нас, широко раскрыв клюв и расправив крылья, с криком ужаса взметнулась испуганная перепелка. Раздался страшный грохот, и нас обдало странно пахнувшей пылью, белой и жаркой, хотя солнце еще только взошло. Я так испугался, что не мог бежать дальше. К счастью, мы уже достигли леса. Мой спутник укрылся за молодым дубком, я приткнулся возле него, и так мы сидели оба, притаясь и выглядывая сквозь листья.

С поля доносилась отчаянная пальба. При каждом выстреле я, оглушенный, зажмуривал глаза. А когда я решался их открыть, я видел перед собой широкую голую равнину и бегущих по ней собак, которые обнюхивали каждую травинку, каждый пучок колосьев и кружили, как бешеные. Охотники кричали и бранились; их ружья сверкали на солнце. На один миг сквозь облачко дыма мне почудились летящие по воздуху листья, хотя в этом месте не было ни одного дерева. Но старик объяснил мне, что это были перья. И действительно, в ста шагах от нас упала в борозду великолепная серая куропатка, запрокинув окровавленную головку.

Когда солнце поднялось высоко и стало сильно пригревать, стрельба внезапно прекратилась. Охотники возвращались в домик, где трещал разведенный в очаге огонь. С ружьями за плечами они шли, болтая между собой, обсуждая выстрелы, а за ними, высунув язык, плелись измученные собаки…

— Они собираются завтракать, — сказал мой приятель, — последуем их примеру.