Альфонс Доде - Набоб

— И такой вульгарный! — добавил бывший камердинер.

— Совершенно безнравственный человек.

— Не имеет никакого понятия о хорошем тоне. Вот он и вылетел в трубу, так же как Дженкинс и многие другие…

— Как? И доктор тоже? Вот это жаль!.. Такой воспитанный, такой обходительный человек…

— Да, и ему пришлось бросить свой дом… Лошади, экипажи, обстановка — все продается. Во дворе расклеены объявления о распродаже имущества. Весь дом — пустой и гулкий» словно в нем побывала смерть. Вилла в Нантерре тоже продается. Там еще оставалось с полдюжины маленьких «вифлеемцев»; их напихали в экипаж и увезли… Это разгром, дядюшка Пассажон, уверяю вас, разгром, конца которого мы с вами, вероятно, не увидим, потому что слишком стары для этого, но это будет полный разгром. Все сгнило, все должно рухнуть…

Какой зловещий вид был у этого старого лакея эпохи империи, худого, измученного, грязного, вопящего, как пророк Иеремия, широко раскрыв свой беззубый, черный рот: «Это разгром!» Мне было страшно и стыдно глядеть на него; хотелось, чтобы он поскорее убрался. И я думал про себя: «О господин Шальмет, о мой маленький виноградник в Монбаре!»

Того же числа . Важная новость. Сегодня днем приходила г-жа Паганетти, принесла мне потихоньку письмо от патрона. Он в Лондоне, организует великолепное предприятие. Превосходное помещение для конторы в лучшей части города. Создано солиднейшее товарищество на паях. Он предлагает мне приехать к нему. «Я счастлив, — пишет он, — что могу возместить таким образом убыток, который Вы понесли». У меня будет жалованье вдвое больше, чем в Земельном банке квартира с отоплением, пять акций нового предприятия, и мне выплатят полностью задержанные деньги. Нужен только маленький аванс на дорожные расходы и на уплату неотложных долгов в нашем квартале. Какое счастье! Мое благополучие обеспечено. Пишу нотариусу в Монбар, чтобы он взял закладную под мой виноградник.

Поль де Жери, как сообщил г-н Жуайез судебному следователю, возвращался из Туниса после трехнедельного отсутствия. Три бесконечно долго тянувшиеся недели он провел в борьбе против интриг и козней могущественных и озлобленных Эмерленгов, в скитаниях из зала в зал, из министерства в министерство, по этой огромной резиденции Бардо, объединяющей за грозной крепостной стеной, ощетинившейся старинными пушками, все государственные учреждения, находящиеся под надзором бея, его конюшни и гарем. По приезде Поль сразу узнал, что судебная палата начала в секретном порядке собирать улики, чтобы состряпать против Жансуле процесс, исход которого был заранее предрешен. Закрытые конторы Набоба на Флотской набережной, печати, наложенные на его сейфы, его корабли, накрепко пришвартованные в Гулете, стража из чаушей [56] «Чауши» — в Турции и ее владениях — дворцовая стража и посыльные. вокруг его дворцов — все возвещало о его гражданской смерти, об остающемся после него наследстве, дележом которого вскоре предстоит заняться.

Ни одного защитника, ни одного друга в этой ненасытной своре. Вся французская колония, казалось, была рада падению придворного, который так долго занимал и преграждал другим пути к благоволению владыки. Пытаться вырвать у бея его добычу — если только не будет шумного триумфа в Палате — нечего было и думать. Все, на что мог надеяться де Жери, — это спасти какую-то частицу, да и с этим надо было спещить, потому что он со дня на день ждал известия о полном крахе своего друга.

И Поль начал действовать, хлопотать, не пренебрегая ничем: он прибегал к восточной лести, к этой утонченной и приторной любезности, за которой кроются свирепость и развращенность нравов, к благожелательно-равнодушным улыбкам; когда человеческая ложь не помогала, он склонял голову и скрещивал на груди руки, взывая к божественному промыслу. Молодому человеку была свойственна вспыльчивость уроженца юга Франции, но он сумел воспитать в себе выдержку, и она сослужила ему не меньшую службу, чем безукоризненное знание французских законов, искаженную копию которых представлял собой тунисский кодекс.

Несмотря на происки Эмерленга-сына, пользовавшегося большим влиянием в Бардо, Полю благодаря его ловкости и осторожности удалось спасти от конфискации деньги, ссуженные Набобом несколько месяцев тому назад, и вырвать десять миллионов из пятнадцати у алчного Мухаммеда. Утром того самого дня, когда ему должны были вручить эту сумму, он получил из Парижа депешу, сообщавшую о признании выборов недействительными. Поль устремился во дворец, чтобы опередить эту новость. Возвращаясь домой с запертыми в портфеле десятью миллионами в переводных векселях на Марсель, он встретил на дороге в резиденцию коляску Эмерленга-сына, запряженную тремя мулами, мчавшимися во весь опор. Лицо тощего филина сияло. Де Жери понял, что если он пробудет в Тунисе еще несколько часов, то рискует, что его векселя будут конфискованы, и купил билет на итальянский пароход, уходивший на другой день в Геную. Ночь он провел на пароходе и успокоился только, когда увидел, как скрываются из виду белые дома Туниса, раскинувшегося уступами на берегу залива и меж скал Карфагенского мыса. При входе в Генуэзский порт пароход, подходя к пристани, прошел мимо большой яхты, на которой среди праздничных флажков развевался тунисский флаг. Де Жери встревожился — он решил, что его преследуют, что ему придется, сойдя на берег, иметь дело с итальянской полицией, как простому воришке. Но нет, яхта спокойно покачивалась на якоре, матросы были заняты уборкой палубы и перекрашиванием красной сирены на носу; видно было, что ожидалась какая-то важная особа. Поль, не поинтересовавшись, кто эта особа, быстро прошел через мраморный город и уехал по железной дороге, идущей из Генуи в Марсель вдоль берега моря. Дорога эта, где из тьмы туннелей вырываешься к ослепительной синеве моря, восхитительна, но до того узка, что на ней нередко бывают несчастные случаи.