Мария Пуйманова - Жизнь против смерти

Нелла, ожидая возвращения Еленки из амбулатории, поставила старухе термометр. Температура была немного повышена.

— Для нее было бы лучше тридцать девять, — сказала Еленка матери. — Такая низкая температура не соответствует диагнозу. Это значит, что организм плохо сопротивляется.

Еленка выслушала и выстукала прабабушку с той же профессиональной обстоятельностью, с какой швейцар открывал запертую дверь, и установила, что у старухи левосторонняя пневмония. Попросту говоря, воспаление левого легкого. В таком возрасте… Елена не отличалась склонностью к пессимизму, но дело, вероятно, кончится плохо. Ну, сделаем что возможно. И Еленка принялась кипятить шприц. Впрыснем бабушке пульмохин, а на ночь она получит камфару.

— Елена, какое это было лекарство, им еще в Лондоне победили гриппозную эпидемию? — напомнил Станя.

— Пенициллин, препарат из плесени, это чудодейственное средство, но здесь у нас его нет.

— От старости не вылечишься, — проворчала Барборка. — И охота вам мучить старого человека.

Нелла робко присоединилась к ней. Бабушка отроду не знала, что такое врачебная помощь. Она лечилась травками, мазями. Не испугается ли она инъекций? Стоит ли ее мучить?

Елена не отвечала. Она терпеть не могла, когда ей мешали работать.

— И что с этим газом делается, — заметила она, устремив взгляд на стерилизатор, над которым вилась слабенькая струйка пара. — Целая вечность! Горит, как поминальная свечка.

Что поделаешь, война.

Каждый раз происходила одна и та же церемония.

— Кто там? — спрашивала прабабушка с постели.

Она плохо видела, плохо слышала, но каким-то шестым чувством улавливала присутствие людей в своей комнате. Она сразу чувствовала, что кто-то вошел в дверь.

— Это я, — с невинным видом отвечала Еленка, пряча за спиной опасный инструмент. — Хочу посмотреть тебя, бабушка, хорошо ли ты себя ведешь? Как нога? Не беспокоит? Покажи ножку.

— Как бы не продуло, — отговаривается прабабушка.

— Я только посмотрю.

— Ой, ко мне идет Колючка, — отвечает на это прабабушка.

Она называла Еленку «Колючкой». Но все же была довольна, что правнучка так о ней заботится.

— Девочка, — говорит она и, чтобы ее не тронули, незаметно тянет на себя перину, — не надо сегодня, лучше завтра.

— Сегодня в последний раз, серьезно, — обещает Еленка, и лицо у нее такое правдивое. Эти доктора здорово умеют обманывать. — Завтра я не стану тебя больше беспокоить. Мама, мажь йодом, — добавляет она тихо.

— Еленка, осторожней! У меня ведь толстая кожа. Девочка, потихоньку!

И тут врачиха вонзает иглу с неумолимой внезапностью… к счастью, бабушка этого не видит. Нелла, которая светит Еленке, каждый раз отводит глаза.

Еленка не сдавалась. Приходилось будить прабабушку утром, перед уходом Елены в амбулаторию; она забегала к старухе со своим грозным шприцем на минутку в полдень, и даже вечером не давала ей покою. Прабабушка не могла спастись от укола, даже если спала.

Старушка была слаба, как муха, не могла донести ложку до рта, нужно было ее кормить, нужно было поить через стеклянную трубку. Питье продолжалось часами. После каждого глотка больная отдыхала, чтобы перевести дух. Внутри у нее что-то клокотало, хрипело, как в испорченном органе. Если бы можно было немножко подышать за нее, чтобы она тем временем отдохнула! Боже, какой это был труд — жить! Долго ли это тянется? Восемь дней? Только? Нелла была готова поклясться, что целый месяц.

Каждый раз утром, когда Нелла будила больную для инъекции, она просто боялась подойти к постели. Старуха с виду спала очень крепко. По ночам она беспокоилась, ей поминутно было что-нибудь нужно, а сейчас — как бездыханная. Чужой заострившийся нос, провалившийся рот, седые волоски на подбородке, белые волосы — она лежала желтая, как будто у нее в головах мигала уже свечка. Нелла касается холодной восковой руки — рука неподвижна. Нелла обращается к ней, Нелла зовет… никакого движения, тело погружено в безмолвие небытия. И вдруг Нелла замечает, что больная смотрит. Молча смотрит огромными, как у совы, глазами. Как будто глядит прямо в душу… Нелла каждый раз пугается. Что там увидела бабушка? Искреннее желание облегчить муки, да. Это, конечно, так. Желание помочь, насколько хватает сил. Но не смотрят ли эти совиные глаза еще глубже? Во мрак, на самое дно души? Там светится, как неугасимая лампада, огонек надежды, что придет конец, что однажды все-таки — господи! — придет конец этим напрасным, бессмысленным мучениям больной и сиделки.