Мария Пуйманова - Люди на перепутье. Игра с огнем. Жизнь против смерти

Над Улами вдруг стало просторно и тихо, светилось только третье от края окно во втором этаже административного корпуса, то самое освещенное окно, что злило супругу Казмара, сидевшую в своей вилле у леса. Даже в праздник не дает себе покоя!

Мамаши уже вынесли из стареньких автомобилей сонных детей и укладывали их в постель, уже на площадке для гулянья, с утра усыпанной пахучей хвоей, сейчас истоптанной и покрытой мокрыми бумажками, ларечники свертывали палатки, вытаскивали из земли колышки и снимали свой кочевой городок, а в фабричной столовой судомойки, бывшие прядильщицы, стучали посудой и ворчали, что они еще не обедали, а они ведь тоже люди, когда Колушек, закончив свой деловой день, поднялся по боковой лестнице — лифт сегодня не работал, — прошел знакомым коридором с резиновым звукопоглощающим настилом, убедился, что над дверью Хозяина не горит красный сигнал и, значит, можно войти, взглянул на свои ботинки, проверил, в порядке ли пробор, набрал в легкие воздуху и постучал.

Казмар сидел за столом около модели и что-то на ней привинчивал. Когда Колушек вошел, он слегка обернулся и спросил:

— Сделано?

— Сделано, Хозяин, — ответил тот хриплым от праздничных забот голосом и продолжал стоять навытяжку. — Немедленное увольнение и билет третьего класса до Брно.

Он умолчал о том, что Францек разорвал билет пополам и бросил ему под ноги, сказав, что судом заставит вернуть ему принудительные отчисления из заработка и что еще увидится с Колушеком.

— Изъят из картотеки, — заключил Колушек и, подойдя, услужливо подал Хозяину учетную карточку Францека. Казмар взглянул на нее, даже не прикоснувшись.

— Ладно, — сказал он. — В макулатуру! — И, повернувшись, выразительно произнес своим слегка сдавленным голосом, в упор глядя в лицо Колушеку щелками глаз: — А теперь, Колушек, будьте любезны, выньте из картотеки еще и свою карточку. Сами понимаете, что после сегодняшнего провала вы у меня оставаться не можете. Завтра обратитесь в кассу.

И, повернувшись к модели, он снова начал орудовать отверткой.

У Колушека подкосились ноги.

Хотя в этот день были пущены дополнительные поезда, поезд № 18 подвергся настоящему штурму. Охваченные боязнью не попасть на поезд, люди с бою брали подножки, не слушая обычных в таких случаях женских выкриков: «Ребенка задавите!» Пассажиров было втрое больше, чем мест, за которые шла отчаянная борьба. Даже когда поезд тронулся, беспорядок в вагонах не прекращался, то и дело вспыхивали скандалы. Это был какой-то оглашенный состав с измученными пассажирами, спасавшимися от дождя. Горожане громко ругали железную дорогу. Просто срам, как у нас относятся к пассажирам! Чего ж удивляться, что так развивается автомобилизм? Не было бы ничего подобного, если бы Казмар взял эту ветку в свои руки! Но правительство ставит ему палки в колеса: сколько уже лет министерство держит его ходатайство под сукном. Вот он, бюрократизм! Вот они, наши порядочки!

Деревенские пассажиры пыхтели, теснились, молча продвигались вперед, пристраивались где только можно, расстегивались. Женщины сдвигали головные платки на затылок и устало улыбались. В вагонах было темно, пахло мокрой одеждой, орали младенцы, на улице снова шел дождь. Слышно было, как снаружи ломятся в вагон. Какие-то развязные юнцы, презрев классовые различия, уселись на плюшевых сиденьях и тренькали на банджо, а другие в глубине вагона даже завели патефон, звук которого на остановках разносился по всему вагону. Поезд часто останавливался на маленьких мокрых станциях: он вез груз послепраздничного похмелья. В вагонах пахло карболкой и уборной. Ружену придавили в коридорчике солдаты. Брошенную девушку всякий обидит. Что-то должно случиться, газеты разнесут весть о железнодорожной катастрофе, о разбитых в щепы вагонах. Смерть под обломками… Что ж, не жалко жизни! Старый и терпеливый, как овца, коробейник пробирался в битком набитом вагоне, тащил на ремне корзину. Не раздавив ни одной бусинки, не миновав ни одного купе, он напевным говором предлагал вешалки для платья и расписные стаканчики людям, сидевшим и стоявшим в такой тесноте, что трудно было достать билет из кармана.

— Вот видишь, — сказал Карел Елене, — таковы они, эти поезда. — Это означало: разве я не был прав, говоря, что лучше ехать завтра утром.

— Стоило ли оставаться из-за нескольких часов, — возразила Елена.

Карел вдруг резко встал и затряс неподдававшееся окно. Оно не опускалось. Карел сражался с ним, словно душил противника, и наконец с удовлетворением одолел ударом кулака.