Валерий Брюсов - Огненный ангел

День, последовавший затем, первый день нашей совместной жизни в Кёльне, ни на пядь не приблизил меня к намеченной мною мете. Привычка к походной жизни подняла меня своим барабаном в обычный час, и я успел не только привести себя в порядок, но и досыта надуматься, раньше чем встала Рената, и это стало с того дня обыкновением нашей жизни. Выйдя наконец из своей комнаты, Рената отнеслась ко мне крайне сурово, хотя ничем не поминала о своём вчерашнем намерении со мною расстаться. Во время нашего завтрака она презрительными замечаниями прекращала все мои попытки затеять разговор, а едва завтрак был закончен, объявила мне решительно:

– Слушай, Рупрехт! Мы должны найти Генриха сегодня непременно. Я не хочу ждать более ни одного дня. Мы его должны разыскать, хотя бы нам пришлось истоптать весь город. Идём немедленно!

Следовало бы мне на эту повелительную речь возразить, что мало чем могу я быть полезен в розысках графа Генриха, не видев его никогда в лицо, но таков был взгляд Ренаты, что не нашлось у меня ни слов, ни голоса. В знак согласия наклонил я только голову, Рената же начала поспешно собираться на свои поиски. И когда, вновь опустив капюшон на голову, она твёрдо и быстро устремилась на улицу, я задвигался за ней, как связанная с нею тень.

Ах, клянусь самим Господом Искупителем, никогда в жизни не забуду я тех исступленных метаний, от церкви к церкви, через все площади и улицы, какие совершили мы в тот день! Не один, а несколько раз обежали мы весь город Кёльн, от св. Куниберта до св. Северина и от св. Апостолов до берега Рейна, причём ясно выказалось, что Рената не в первый раз в этом городе. Прежде всего повлекла меня она к Собору, но, помедлив там недолго, бросилась в закоулки около Ратуши и долго рыскала там, словно бы её Генрих играл с нами в прятки; потом, пересёкши рынок и площадь, мимо Гюрцениха, побежала она к древней Капитолийской Марии и там, присев на ступени, немало времени ждала, молча. Ещё после, схватив меня за руку и вглядываясь алчными глазами во всех появлявшихся вдали на улице, потащила меня Рената к св. Георгу, где дожидалась снова, причём изумлённо смотрели на нас каменщики, строившие новую, роскошную паперть. Потом видел нас со своим святым воинством св. Гереон, вздохнули о нас Одиннадцать тысяч непорочных Дев, почиющих со св. Урсулой, взглянуло на нас громадное око Миноритов, и, наконец, вернулись мы к набережной Рейна, под тень величественной башни св. Мартина [lii], где Рената опять ждала с такой уверенностью, словно ей было предсказано здесь свидание голосом с Синая, а я тускло всматривался в суетливую жизнь пристани, видел, как подплывают и отплывают суда, как нагружают и выгружают разноцветные барки, как люди хлопочут и суетятся, все куда-то торопятся и чем-то заняты, и думал о том, что нет им никакого дела до двух чужестранцев, притаившихся у церковной стены.

Было, судя по солнцу, далеко за полдень, когда я решился обратиться к Ренате с зовом:

– Не вернуться ли нам домой? Вы устали; нам приготовлен обед.

Но Рената взглянула на меня с презрением и ответила:

– Если ты голоден, Рупрехт, ступай, обедай; мне этого не надо.

Вскоре опять началось наше безудержное бегание из улицы в улицу, но с каждым часом оно становилось всё беспорядочнее, ибо Рената сама теряла веру, хотя с упорством и с упрямством ещё выполняла своё решение: осматривала проходивших, медлила на перекрёстках, заглядывала в окна домов. Передо мной мелькали знакомые здания, – и наш университет, и бурсы, где, бывало, жили мои сотоварищи, Кнек-бурса, Лаврентьевская у XVI домов [liii], и другие церкви: пятиглавый Пантелеон, Св. Клары, Св. Андрея, Св. Петра, – хотя и прежде Кёльн был знаком мне хорошо, но с этого дня знаю я его так, как если бы и родился и всю свою жизнь провёл только в этом городе. Скажу, что я, мужчина, привыкший к трудным переходам по степям, которому случалось по целым суткам гнаться за убегавшим неприятелем или, напротив, самому уходить от преследования, – я чувствовал себя обессилевшим и почти валился от усталости, но Рената казалась неутомимой и неизменной: ею владело какое-то безумие искания, и не было сил, чтобы остановить её, и не было доводов, чтобы разубедить её. Не помню уже, после каких концов и кругов очутились мы, к вечеру, снова близ Собора, и там, наконец, побеждённая, Рената упала на камень, прислонилась к стене и осталась неподвижной.

Я сел где-то неподалёку, не смея говорить, в тупой усталости, наполнявшей мне все члены густым оловом. Так как над моим взором высилась серая громада передней части Собора, с временной крышей, с неначатыми башнями, но всё же торжественная в своём смелом замысле, то, как это ни странно, но в эту минуту, забыв о своём положении и о Ренате, а также об усталости и голоде, стал я подробно думать о Соборе и его постройке. Теперь я помню очень хорошо, что тогда тщательно разбирал я в мыслях планы Собора, которые мне случилось видеть, и рассказы о его созидании, называл себе имена славного мастера Герарда и его преподобия архиепископа Генриха фон Вирнербурга. Тогда же пришло мне на мысль, что никогда этому зданию, как и братьям его, Собору св. Петра в Риме и Собору Рождества Пресвятой Богородицы в Милане [liv], не суждено воздвигнуться в его настоящем величии: поднять на высоту те тяжести, какие нужны для его окончания, и вывести в совершенстве задуманные стрельчатые башни, это – задачи, далеко превышающие наши силы и средства. Если же когда-либо человеческая наука и строительное искусство достигнут такой меры совершенства, что всё это станет возможным и лёгким, люди, конечно, настолько утеряют первоначальную веру, что не захотят трудиться, чтобы возвысить Божий Дом.