Валерий Брюсов - Огненный ангел

Вернувшись к алтарю, архиепископ приказал, в знак печали, погасить восковые свечи, потом, обратившись к Ренате, ударил сурово посохом по каменной плите и воззвал:

– Сестра Мария! Один из врагов наших, коего, с помощью Господней и данной нам свыше властью, понудили мы покинуть тело одной из сестёр твоих, сообщил нам, что ты находишься в греховном пакте с дьявольскими силами. Кайся перед нами в Богоотступничестве своём.

Рената подняла голову и ответила твёрдо:

– Неповинна я в грехе, который ты назвал.

Чуть она это сказала, вдруг раздались такие потрясающие удары кругом, словно бы все стены храма расседались и рушились или словно бы пушки своими ядрами и стенобитные орудия своими таранами громили нас со всех сторон. В гуле и грохоте ударов, быстро следовавших один за другим, минуту ничего нельзя было слышать, и все присутствующие пали ниц вокруг Архиепископа, простирая к нему руки, как к единственному человеку, способному спасти их. Он же, всё-таки не утратив силу духа, устремил вперёд посох, как магический жезл, и, обращаясь уже не к Ренате, но к демону, которого полагал вселившимся в неё, воскликнул повелительно:

– Злой дух! Тем, Кто приведён был перед Каиафу, первосвященника иудейского, был спрашиваем и давал ответ, заклинаю тебя, отвечай мне: ты ли – противник Божий и слуга Антихристов?

Тогда Рената вдруг встала с колен и, смотря прямо на архиепископа, отвечала, от чьего имени, не знаю:

– Святым и таинственным именем Бога, Адонаи, клянусь и свидетельствую: я – служитель Всевышнего, предстоящий у трона Его!

И снова ответ её сопровождался страшным грохотом, но в то же время несколько сестёр, вырвавшись из рядов, бросились к Ренате, приникли, став на колени, к её ногам, и восклицали в безумии:

– И мы! и мы! свидетельствуем! Сестра Мария – святая! Ecce ancilla Domini! Ora pro nobis! [77]

В крайней ярости Архиепископ, весь красный от напряжения, с лицом, по которому струился пот, воззвал:

– Прочь, коварный дух! Vade retro! [78]Дети, опомнитесь!

Но девушки продолжали вопить, обнимая колени Ренаты, которая стояла, со взорами, устремлёнными ввысь; страшные стуки продолжались кругом, и волнение всех достигло такого напряжения, что никто уже не мог владеть собой, но все кричали, плакали или хохотали исступленно. Я видел, что сам Архиепископ наконец потрясён, но, ещё раз возвысив голос, начал он один из самых сильных экзорцизмов в таких выражениях:

– Per Christum Dominum, per eum, qui venturus est iudicare vivos et mortuos, obtemperare! Spiriti maligni, damnati, interdicti, exterminati, extorsi, jam vobis impero et praecipio, in nomine et virtute Dei Omnipotentis et lusti! In icti oculi discedite omnes qui operamini iniquitatem! [79]

Однако он был ещё далёк от конца, когда сначала одна сестра, потом другая, с хохотом и рыданием, поверглись на пол, так как ими овладели сторожившие тут духи, и тотчас многие другие тоже не могли устоять от приступа на их тела злых сил. Несчастные девушки, одна за другой, вдруг со стоном падали и страшно бились о каменные плиты пола, выкрикивая или богохуления, называя самого Архиепископа служителем Дьявола, или речи нечестивые, величая сестру Марию невестою ангела небесного. Крики, стоны, хохот, богохульства, жалобы, проклятия – все смешивалось с таинственными стуками незримых рук и со смятением других зрителей, которые, потрясённые ужасом, шатаясь, как пьяные, старались бежать к выходу, и не было в этой толпе ни одного человека, который удержал бы обладание собой: так велика была сила демонов, бесспорно, заполонивших весь храм. Я тоже почувствовал, что голова моя кружится, что горло моё сжато, что в глазах у меня потемнело, и мне тоже хотелось кинуться к Ренате, стать перед ней на колени, обнять её ноги и кричать в лицо Архиепископу, что она – святая, и, может быть, продлись такое положение ещё минуту, я бы это исполнил.

Два было человека, которые в этом исступлении сохраняли некоторое спокойствие: Архиепископ, всё ещё повторявший, хотя и дрогнувшим голосом, слова экзорцизмов, уже неслышные в общем шуме, и Рената; обнимая руками своих верных привержениц, среди криков и стонов, среди славословий и проклятий, стояла она прямо против Архиепископа, устремив глаза ввысь, неподвижность лица её казалась крепостью гранитной скалы среди ярости взбушевавшихся волн, – но в тот самый миг, когда я, забыв все свои расчёты, уже готов был также кинуться к ней, вдруг в её глазах произошла разительная перемена. Я увидел, что черты её дрогнули, что губы её искривились сначала чуть заметно, потом мгновенная судорога свела её лицо, во взорах её вдруг отразился несказанный ужас, – и в один и тот же миг и я понял, что произошло с ней, и она воскликнула отчаянным голосом: