Артур Шницлер - Траумновелле. С широко закрытым глазами

— Ты не знаешь, но ведь я так известен! — и он, громко и добродушно расхохотавшись, сел напротив Фридолина.

— Как? — спросил Фридолин. — Неужели приезд профессора хирургии остался незамеченным?

Нахтигалл засмеялся еще громче:

— Разве ты меня не слышал? Сегодня вечером?

— Почему «слышал»? Ах, да! — только сейчас Фридолин вспомнил, что когда зашел в кафе и даже раньше, когда только приближался к нему, из глубины подвала доносились звуки фортепиано.

— Так это был ты? — удивился он.

— А кто же еще? — засмеялся Нахтигалл.

Фридолин кивнул. Конечно, эта своеобразная, энергичная манера игры, эти дерзкие, но благозвучные партии левой руки — все это сразу показалось ему таким знакомым. Он вспомнил, что Нахтигалл окончательно оставил изучение медицины после второй, правда, удачной попытки сдать зоологию с семилетним опозданием. Но спустя продолжительное время, он снова начал появляться в больнице, анатомическом театре, лабораториях и аудиториях, где со своей светлой лохматой шевелюрой, постоянно мятым воротничком, топорщившимся, некогда белым галстуком полюбился не только коллегам, но и некоторым профессорам. Сын еврейских торговцев водкой из захолустного польского городка, он уехал в Вену изучать медицину. О нищенских суммах, которые посылали ему родители, можно было не упоминать, но вскоре выяснилось, что все недостающее можно получить за общим столом для медиков на Ридхоф, куда нередко заглядывал и сам Фридолин. Оплату большей части счетов Нахтигалла брали на себя более состоятельные коллеги. Одежду он принимал в подарок и делал это всегда с радостью и без ложной гордости. Еще в родном городе он научился основам игры на фортепиано у одного полунищего пианиста. В Вене, будучи студентом медицины, он посещал консерваторию, где, вроде бы, слыл подающим надежды талантом. Но и здесь ему не хватило серьезности и старания, чтобы продолжать регулярное обучение. И вскоре он счел вполне достаточным играть лишь в кругу друзей и играл, скорее, для удовольствия. Некоторое время он работал пианистом в пригородной школе танцев. Университетские коллеги старались ввести его в лучшие дома, однако он играл только то, что нравилось ему, столько, сколько ему хотелось, вступал в не всегда невинные беседы с юными особами и пил больше, чем следовало. Как-то раз он играл на танцах у директора банка. Было уже далеко за полночь, когда он отпустил пару язвительных замечаний в адрес танцевавшей неподалеку девушки, чем поверг ее саму в смущение, а ее кавалера в возмущение, после чего решил сыграть канкан и дополнить свою игру куплетом весьма двусмысленного содержания.

Директор банка сделал ему замечание в резком тоне. Нахтигалл же, находясь в приподнятом настроении, поднялся, обнял директора, и тот, хоть и сам был евреем, возмутился и прошипел Нахтигаллу в лицо несколько принятых у этого народа ругательств, на что Нахтигалл отреагировал мощным ударом в ухо. После этого его карьера в лучших домах города в качестве пианиста окончательно завершилась. Среди близких он в общем вел себя более прилично, хотя иногда его все же вынуждены были по сходным причинам выдворять из кафе. Но на следующее утро подобные инциденты прощались и забывались участниками. Однажды, когда его коллеги уже давно закончили учебу, он неожиданно, ни с кем не попрощавшись, исчез из города. Несколько месяцев от него приходили открытки из различных польских и русских городов. Нахтигалл любил Фридолина больше остальных, но напомнил ему о своем существовании лишь однажды, в виде просьбы о значительной сумме, которую Фридолин немедленно удовлетворил, не получив более от Нахтигалла ни благодарности, ни вообще каких-либо вестей.

И вот теперь, в три четверги первого ночи, Нахтигалл настаивал на том, чтобы немедленно исправить это недоразумение и вернуть долг. Он тут же извлек необходимую сумму из своего несколько помятого, но довольно толстого кошелька, что позволило Фридолину принять деньги с чистой совестью…

— Ну, как я вижу, у тебя все в порядке, — сказал он, улыбаясь, словно для своего собственного успокоения.

— Не жалуюсь, — ответил Нахтигалл. И коснулся руки Фридолина: — А теперь расскажи, как случилось, что ты оказался здесь среди ночи?

Фридолин объяснил: ему было необходимо выпить чашечку кофе после ночного визита к больному. При этом он умолчал, сам не зная почему, что не застал своего пациента в-живых. Затем он кратко рассказал о своей работе в клинике и о частной практике, упомянул о том, что он женат, женат счастливо и является отцом шестилетней дочки.