Евгений Гребенка - Петербургская сторона

Иногда высоко на чердаке чихнет кто-нибудь очень громко, а с улицы ему скажут: «Желаю здравствовать».

Везде жизнь!

Зато как замирает Петербургская сторона на зиму! С появлением первых желтых листьев на деревьях дачники, словно перелетные птицы, перебираются в центр города; народонаселение уменьшается, сторона видимо пустеет, становится день ото дня тише, мрачнее, печальнее, улицы покрываются грязью… И что это за улицы!.. Кто проезжал Петербургскую сторону от Троицкого моста на острова по Каменноостровскому проспекту, тот и не подозревает существования подобных улиц; сверните с этого проспекта или с Большого хоть направо, хоть налево — и вы откроете бездну улиц разной ширины, длины и разного достоинства, улиц с самыми разнообразными и непонятными названиями, увидите несколько улиц Гребенских, Дворянских, Разночинных, Зеленых, Теряеву, Подрезову, Плуталову, Одностороннюю, Бармалееву, Гулярную; там есть даже Дунькин Переулок и множество других с престранными кличками, есть даже улица с именем и отчеством: Андрей Петрович! иные из них вымощены камнем превосходно, другие тонут в грязи, и извозчик осенью и весной ни за какие деньги не поедет по ним; по некоторым будто для потехи разбросаны булыжники, которые, будучи втоптаны в грязь и перемешаны с ней, дают пренеприятные толчки экипажам; еще некоторые выстланы поперек досками, и езда по ним очень потешна — едешь будто по клавикордным клавишам.

На Большом проспекте Петербургской стороны часу в пятом утра, весной, очень дружно разговаривали два приятеля, вышедшие из одного дома, в котором еще горели огни, хотя на дворе было уже довольно светло.

Приятели были молодые люди, опрятно одетые в фраки с какими-то светлыми пуговицами.

— Ну прощайте! — говорил один другому.

— Нет, не хочу, не хочу… А ведь мы славно покутили? а? Хозяин предобрый человек, и шампанского было вволю.

— Ой ли? а вы думаете, это шампанское?

— А вы как думаете?

— Я думаю, так себе.

— Да и я почти то же… право!.. а заметили вы, как на меня посматривала эта брюнеточка? а?

— Заметил… А мне все кажется, что это было просто шабли мусо [5] …это было просто шабли мусо… — От французского: chablis mousseux — пенистое вино. Марка дешевого вина. …

— Да, да, именно шабли. Знаете, мне чрезвычайно приятно, что я так нечаянно познакомился с таким прекрасным человеком.

— И мне также, прощайте…

— Нет, погодите, куда вы? Не хочу!..

— Чего вы не хотите?

— Не хочу «прощайте», лучше «до свидания»! Не правда ли, лучше «до свидания»? а? Лучше «до свидания»? а?

— Лучше: ну, до свидания!

— Значит, вы меня навестите? а? Навестите?

— Навещу, до свидания!

— Погодите, куда вы?., до свидания!!. а куда вы ко мне придете?..

— К вам на дом, в ваш дом.

— В мой дом?.. хорошо, а где же мой дом? а? где он, мой дом, где?

— В улице… извините, забыл, такая мудреная улица, а у меня плохая память. Забыл улицу, виноват, простите, забыл.

— То-то забыли: в Полозовой улице. Понимаете? а? Теперь до свидания! приходите же! придете?

— Приду, до свидания!

— До свидания! А куда вы ко мне придете?

— В ваш дом, в Подрезову улицу.

— Так и есть! опять забыли. У вас гадкая память. Трудно было бы вам, если б вас теперь опять в школу, а?.. Трудно?

— Трудновато.

— Да, трудновато. Погодите, вот теперь не забудете моей улицы: слышите: Полозова, Полозова, Полозова. Смотрите.

И один приятель пополз по проспекту на четвереньках.

— Теперь не забудете?

— Нет, не забуду…

Приятели разошлись в разные стороны. Я думал, что ползающий приятель мистифировал другого, пошел нарочно искать и нашел Полозову улицу, но сколько ни расспрашивал у жителей, отчего такое странное название у этой улицы; все, будто сговорясь, отвечали: «А так, обыкновенно, название такое, какой же ей быть, коли не Полозовой?»

Насчет улицы Андрея Петровича, или Андрей Петровой, я был немного счастливее.

Говорят, в этой улице жила когда-то счастливая чета, словно взятая живьем из романов Лафонтена [6] …словно взятая живьем из романов Лафонтена… — Речь идет о немецком авторе чувствительных романов Августе Лафонтене (1758–1831). ; муж, Андрей Петрович, так любил жену, что и представить себе невозможно, а жена, Аксинья Ивановна, так любила мужа, что и вообразить невозможно (так выражалась рассказчица Андрея Петровой улицы); вдруг, ни с того ни с другого муж помер, а жена осталась и тоже выкинула штуку: съехала с ума с печали и вообразила, что она не Аксинья Ивановна, а Андрей Петрович и что Андрей Петрович не умер, а только обратился в нее, Аксинью, а в существе остался Андрей Петровичем.