Евгений Гребенка - Петербургская сторона

Дмитрий Дмитриевич не плясал, а, слыша часто, что Иван Иванович, толкая дам то в ту, то в другую сторону, кричал:

в восторге подпевал на тот же голос:

И вдруг, не теряя такты, завопил страшным голосом на тот же мотив:

Оканчивая последний стих, он сильно потянул куму за обе руки от комода, но уже было поздно: кума растанцевалась, забыла о тесноте комнаты, о комоде и, выделывая какие-то па, все пятилась к комоду, пока не столкнула с него спиной чашки.

Кадриль кончился печально. Хозяин принял разбитие чашки на комоде за дурной знак, немного даже прихворнул, но через неделю оправился; только и осталось, что между приятелями, и теперь называют Дмитрия Дмитриевича: «Ах ты кумашен этакой!..»

Описывая рассказ моего знакомого о Дмитрии Дмитриевиче, охотнике до фонтанов, я вспомнил, что, точно, видел на Петербургской стороне небольшой сад, с разными детскими беседочками из хмеля и других вьющихся растений; почти перед каждой беседкой этого сада да и так, просто на перекрестках дорожек, были фонтаны или, лучше сказать, пародии на фонтаны, потому что они брызгали не выше полуаршина от земли, иной струей в ниточку, а иной в снурок, каким обыкновенно обвязывают сахарные головы; эти гидравлические игрушки были устроены самим хозяином дома, без помощи ученых механиков, просто по русской сметливости. Хозяин, какой-то, кажется, титулярный советник, чуть ли не по счетной части, насмотрелся в Петергофе на фонтаны и, имея маленький дом и садик, захотел непременно обзавестись фонтанами у себя дома; но для этого потребовалась вода, да еще стоящая выше уровня сада; провесть воду издалека решительно было невозможно для бедного домохозяина; оставалось одно: устроить огромный резервуар, вырыть колодец и накачивать из колодца воду; но и это требовало издержек единовременных на устройство колодца и машины и всегдашних на работника для накачивания воды, а фонтанов очень хотелось титулярному советнику. Вот он и пустился на хитрости: с своего дома, с конюшен и со всех сараев свел водосточные трубы в одну огромную бочку, которая, стоя на возвышенных подмостках, служила резервуаром; от бочки провел жестяные трубочки по всему саду, и фонтаны были готовы, — при обычных дождях в Петербурге, на скудость которых нам грешно на бога жаловаться, фонтаны титулярного советника брызжут себе помаленьку зелененькой водицей — и хозяин доволен, и гости не насмотрятся на хитрую выдумку.

Кстати, говоря о фонтанах собственного произведения, нельзя не упомянуть о множестве прекрасных рукоделий, делаемых на Петербургской стороне; здесь бедные чиновники в свободное от службы время часто занимаются разными полезными предметами: кто клеит из картона прекрасные вещи, кто раскрашивает эстампы, кто лепит из воску разные фигуры, кто разводит цветы, и эти по видимому бездельные занятия при казенном жалованье дают средства недостаточным чиновникам существовать безбедно.

На Петербургской есть чиновник, имеющий у себя превосходную коллекцию кактусов, едва ли не единственную в Петербурге; он занимается этим предметом с любовью, покупает дорого редкие виды привозных кактусов, сам выписывает их из-за границы и, разводя у себя на Петербургской стороне, продает их почти за бесценок.

У нас до сих пор по какому-то нелепому предрассудку, часто по ложному стыду, чиновные люди считают за унижение открыто продавать что-нибудь своей работы и никогда в том не признаются; между тем, понуждаемые бедностью, втихомолку продают свои изделия за бесценок в магазины, где вы заплатите за них вдесятеро. Не лучше ли заплатить за них дешевле из первых рук — и для публики, и для продавателя? Кажется бы, так, а попробуйте, не будучи коротко знакомы чиновнику, сказать ему: «Переплетите мне, Иван Иванович, книгу, я вам заплачу, что будет стоить». Увидите, как обидится Иван Иванович, как он будет готов или нагрубить вам, или на вас пожаловаться за оскорбление. И вы заплатите вашему переплетчику, положим, 5 руб. за книгу, которую для того же переплетчика переплетет тот же Иван Иванович за рубль меди. Вот почему переплетчик ходит зимой в бекеше с пятисотным бобром на воротнике, а Иван Иванович бегает в холодной шинелишке, купленной за 50 руб. на Апраксиной Дворе.