Робертсон Дэвис - Что в костях заложено

Он засмеялся, но смех стоил таких усилий, что смерть нанесла еще один удар. Фрэнсис глубже погрузился в темное течение, которое его куда-то несло.

Где это он? Место никогда невиданное, но знакомое: подлинное, глубинное обиталище его духа — в большей степени, чем все, что он когда-либо знал; он раньше не бывал тут, но именно отсюда исходили видения, что были самыми драгоценными дарами его жизни.

Да, сомнений больше нет. Это — царство Матерей. Какое счастье, что в последние минуты Фрэнсису было суждено причаститься преображающего вина!

Дальше не было ничего. Стороннему наблюдателю показалось бы, что Фрэнсис какое-то время стоял на пороге смерти, а теперь сделал последний шаг.

— Значит, ты бился за него до конца, брат, — сказал Цадкиил Малый.

— Это еще не конец. Фрэнсис порой не слушался меня, но я по-прежнему повинуюсь приказу, — ответил даймон Маймас.

— А тебе приказали сделать его великим или хотя бы интересным человеком?

— Да, и посмертно он станет и великим, и интересным. Не сомневайся, мой Фрэнсис был великим человеком. Он не умер дураком.

— Однако и тебе пришлось потрудиться.

— Как всегда. Люди всюду лезут и все путают. Отец Девлин и Мэри-Бен со своей святой водой и одноствольным состраданием. Виктория Камерон с этим ужасным стоицизмом, замаскированным под религию. Доктор с его невежественной наукой. Вообще все невежды, убежденные, что их представления о мире — вершина человеческого познания.

— Но я полагаю, про них всех можно сказать, что они заложены у Фрэнсиса в костях.

— Они! Как ты мог сказать такое, брат? Конечно, мы с тобой знаем, что это всё метафоры. Да мы с тобой и сами метафоры. Но метафоры, что изваяли жизнь Фрэнсиса, — это Сатурн, решимость, и Меркурий, творец, шутник, трикстер. Мне приказали проследить за тем, чтобы они, Великие, были заложены в костях у Фрэнсиса и чтобы их никак нельзя было выбить из его плоти. И моя задача еще не завершена.

— Я тут подумал…

Артур, вернувшийся из двухдневной поездки, завтракал. Он уже съел грейпфрут, овсянку со сливками, яичницу с беконом и перешел к обычной коде завтрака — тосту с вареньем.

— Я совершенно не удивлена. С тобой это часто случается. И что? — откликнулась Мария.

— Та книга про дядю Фрэнка… Я был не прав. Надо сказать Симону, чтобы он продолжал работу.

— Ты больше не боишься скандала?

— Нет. Допустим, в Национальной галерее обнаружатся рисунки, которые выглядят как работы старых мастеров, но на самом деле их нарисовал дядя Фрэнк. Ну и что? Это не значит, что он что-то там подделывал. Он когда-то учился на художника, а в те времена студенты постоянно копировали работы старых мастеров и даже сами рисовали в этой манере — чтобы понять, как это делалось. Это никакая не подделка. Сотрудники галереи сразу распознают его работу, даже если Даркур не распознал. Ничего страшного не случится, помяни мои слова. Симон — специалист по словам, а не по картинам. Так что дадим ему добро и займемся настоящей работой фонда. Нам надо как-нибудь поскорей насобирать писем от безденежных гениев.

— У меня на столе уже лежит несколько штук.

— Позвони Симону, любовь моя, и скажи, что я прошу прощения за свое самодурство. Спроси, может ли он прийти сегодня вечером. Мы посмотрим на письма, которые у тебя есть, и займемся настоящей работой. Будем покровительствовать искусствам.

— Медичи наших дней?

— Но-но, нескромность не украшает человека. Но мы, конечно, получим удовольствие от игры.

— Так свисти в свисток, и пусть игра начнется!

…для него искусство обладает всей мудростью поэзии. — Аллюзия на фразу Бена Джонсона «Кто не любит картин, тот ненавистник правды и всей мудрости поэзии» («Whosoever loves not picture is injurious to truth, and all the wisdom of poetry») из сборника эссе «Timber; or, Discoveries made upon men and matter» («Леса, или Открытия о людях и разных предметах»), Бен Джонсон (1572–1637) — английский поэт и один из трех крупнейших, наряду с Шекспиром и Марло, драматургов Елизаветинской эпохи.

Беренсон, Бернард (1865–1959) — американский историк искусств и художественный критик, родился в селе Бутрыманцы Трокского уезда Виленской губернии. При жизни считался крупнейшим в США авторитетом в области живописи итальянского Ренессанса. Благодаря своему непререкаемому авторитету Беренсон, зачастую негласно, выступал художественным советником при покупке картин старых мастеров американцами. По его рекомендациям сотни, если не тысячи первоклассных полотен покинули собрания Европы и осели за океаном. Благодаря пятипроцентной комиссии, взимавшейся с коллекционера за благоприятную для него атрибуцию холста, Беренсон стал состоятельным человеком и приобрел старинную виллу «И Татти» во Фьезоле, близ Флоренции. Там он проживал постоянно даже во время Второй мировой войны. По завещанию Беренсона, вилла со всеми находившимися на ней художественными ценностями отошла Гарвардскому университету.