Джек Лондон - Лунный лик. Рассказы южных морей

Дни шли за днями, а положение не изменялось, хотя нельзя сказать, чтобы итальянцы не делали попыток изменить его. Раз ночью друзья с берега выехали в ялике и попробовали ввести нас в заблуждение, чтобы тем временем дать своим приятелям возможность спастись. Это не удалось им только от того, что боканцы корабля были плохо смазаны. Услыхав скрип боканцев, мы бросились преследовать чужую лодку и подошли к «Ланкаширской Королеве» как раз в тот момент, когда итальянцы спускали ялик. В другой раз, тоже ночью, целая флотилия яликов сновала вокруг нас в темноте, но мы, точно пиявки, держались у своего судна и расстроили их план, так что они под конец разозлились и стали осыпать нас бранью. Чарли смеялся про себя, сидя на дне лодки.

— Это хороший признак, парнишка, — сказал он мне. — Когда люди начинают браниться, это значит, что они теряют терпение. А как только они потеряют его, тут уж недолго и голову потерять. Запомни мои слова. Если мы сумеем выдержать характер, то они в один прекрасный день забудут об осторожности и мы сцапаем их.

Но они не забывали об осторожности, и Чарли должен был признать, что это один из тех случаев, когда все приметы оказываются несостоятельными. Их терпение, казалось, нисколько не уступало нашему; вторая неделя осады потянулась так же медленно и однообразно, как первая. Но тут заснувшее было воображение Чарли снова оживилось, и он изобрел хитрый план.

В Бенишию случайно приехал новый патрульный Питер Бойлен, совершенно незнакомый рыбакам, и мы втянули его в нашу игру. Мы держали все это в строжайшей тайне, но друзья с берега какими-то неисповедимыми путями пронюхали о нашей затее и предупредили осажденных итальянцев, чтобы те были настороже.

В намеченную ночь мы приступили к выполнению своего плана: Чарли занял наш обычный пост в ялике у борта «Ланкаширской Королевы». Когда совсем стемнело, Питер Бойлен вышел в море на ветхой утлой лодчонке, из тех, которые можно поднять одной рукой и унести под мышкой. Услышав, что он приближается, шумно ударяя веслами по воде, мы немного отъехали в темноту и подняли весла. Поравнявшись с трапом, он весело окликнул якорного вахтенного «Ланкаширской Королевы» и спросил его, где стоит «Шотландский Вождь» (другое судно, ожидавшее пшеницы). Но в этот момент его лодка вдруг опрокинулась, и матрос, стоявший на якорной вахте, бегом спустился по трапу и вытащил его из воды. Этого только ему и нужно было — попасть на борт корабля; Питер Бойлен надеялся, что ему позволят подняться на палубу, а там, пожалуй, сведут и вниз, чтобы согреться и обсушиться. Но негостеприимный капитан задержал его на нижней ступеньке трапа. Ноги нашего товарища болтались в воде, и он так дрожал от холода, что мы не выдержали, вышли из темноты и взяли его в лодку.

Шутки и насмешки проснувшейся команды прозвучали далеко не сладко в наших ушах. Даже оба итальянца, взобравшись на борт, долго и ехидно издевались над нами.

— Ладно, ладно, — сказал Чарли таким тихим голосом, что только я расслышал его, — я очень рад, что мы не смеемся первыми. Прибережем наш смех напоследок, не так ли, паренек?

Он похлопал меня по плечу, но мне показалось, что в голосе его звучит больше решимости, чем надежды.

Мы могли бы, конечно, обратиться к судебной власти и вступить на английское судно именем государства, но в инструкциях рыболовной комиссии говорилось, что патрульные должны избегать осложнений, а в данном случае, если бы мы обратились к высшей власти, инцидент мог бы окончиться славным международным конфликтом.

Вторая неделя осады подходила к концу, а дело обстояло все так же. Утром четырнадцатого дня наконец наступила перемена, но в странной форме, совершенно неожиданно как для нас, так и для тех, кого мы хотели поймать.

Мы с Чарли возвращались к Соланской пристани после обычного ночного бдения у борта «Ланкаширской Королевы».

— Это что!? — воскликнул Чарли в изумлении. — Во имя разума и здравого смысла, что это такое? Видал ты когда-нибудь этакое несуразное судно?

Он имел полное основание удивляться, ибо у пристани стоял баркас самого необычайного вида. Его, собственно, нельзя было назвать и баркасом, но все же он скорее напоминал баркас, чем что-либо другое. Судно это имело семьдесят футов в длину, но при этом было очень узко и лишено всяких надстроек, отчего и казалось гораздо меньше своей настоящей величины. Баркас этот был весь сделан из стали и выкрашен в черный цвет. Посредине его, несколько отклоняясь к корме, поднимались три трубы на большом расстоянии друг от друга; нос же, длинный и острый, как нож, ясно говорил о том, что судно очень быстроходно. Проходя под кормой, мы прочли имя судна, написанное мелкими белыми буквами: «Молния».