Ги Мопассан - Наше сердце

Глухие шаги по ковру заставили его встрепенуться и повернуть голову Два лакея вносили чайный столик В большом серебряном приборе, блестящем и сложном, как химический аппарат, тихо бурлила вода, подогреваемая синим пламенем спиртовки.

— Можно предложить вам чашку чая? — спросила она.

Когда он согласился, она встала и прямой походкой, изысканной в самой своей твердости, не раскачиваясь, подошла к столику, где пар шумел во чреве этого прибора, среди цветника пирожных, печенья, засахаренных фруктов и конфет.

Теперь ее силуэт четко вырисовывался на обоях гостиной, и Мариоль обратил внимание на тонкость ее талии, изящество бедер в сочетании с широкими плечами и полной грудью, которыми он только что любовался А так как ее светлое платье, извиваясь, раскинулось за нею и, казалось, бесконечно растягивало по ковру ее тело, у него мелькнула грубая мысль «Вон оно что сирена! Одни обещания!».

Теперь она обходила гостей, с чарующей грацией предлагая лакомства.

Мариоль продолжал следить за нею глазами, когда Ламарт, блуждавший с чашкою в руке, подошел к нему и опросил.

— Уйдем вместе?

— Разумеется.

— Сейчас же, хорошо? Я устал.

— Сейчас пойдем.

Они вышли.

На улице писатель спросил:

— Вы домой или в клуб?

— Зайду в клуб на часок.

— К «Барабанщикам»?

— Да.

— Я провожу вас до подъезда На меня такие места наводят тоску, никогда там не бываю Я состою членом клуба, только чтобы пользоваться экипажем.

Они взялись под руку и пошли по направлению к церкви ев Августина.

Пройдя несколько шагов, Мариоль сказал.

— Какая странная женщина! Какого вы о ней мнения?

Eамарт громко рассмеялся.

— Это уже начинается кризис, — сказал он — Вы пройдете через него, как и все мы, теперь я излечился, но и я переболел в свое время Друг мой! Кризис выражается в том, что, собравшись вместе или встретившись где бы то ни было, ее друзья говорят только о ней.

— Я говорю о ней в первый раз, и это вполне естественно, — я почти не знаком с нею.

— Пусть так Поговорим о ней Знайте же вы влюбитесь в нее Это неизбежно, через это проходят все.

— Значит, она так обворожительна?

— И да и нет Те, кому нравятся женщины былых времен, женщины душевные, сердечные, чувствительные, женщины из старинных романов, — те не любят и даже ненавидят ее до такой степени, что начинают говорить о ней всякие гадости Ну, а мы, ценящие обаяние современности, мы вынуждены признать, что она восхитительна, — пока не привяжешься к ней А вот все как раз и привязываются Впрочем, от этого не умирал, да и страдают не очень, зато бесятся, что она такая, а не иная Если она захочет — и вы это испытаете Да она уже расставила вам сети.

Мариоль воскликнул, выражая свою затаенную мысль.

— Ну, я для нее — первый встречный! Мне кажется, она ценит прежде всего титулы и отличия.

— Да, это она любит! Что и говорить! Но в то же время ей на них наплевать Самый знаменитый, самый модный и даже самый выдающийся человек и десяти раз не побывает у нее, если он ей не нравится, зато она нелепейшим образом привязана к этому болвану Френелю и противному де Мальтри Она почему-то нянчится с беспардонными идиотами, — может быть, оттого, что они забавляют ее больше, чем мы, а быть может, и потому, что они, в сущности, сильнее ее любят ведь женщины к этому чувствительнее, чем ко всему остальному.

И Ламарт стал говорить о ней, анализируя, рассуждая, начиная сызнова, чтобы опровергнуть самого себя, и на вопросы Мариоля отвечал с искренним жаром, как человек заинтересованный, увлеченный темою, но и немного сбитый с толку, и высказал много удачных наблюдений и ложных выводов.

Он говорил «Но ведь она не единственная, в наше время похожих на нее женщин найдется полсотни, если не больше Да вот хотя бы тоненькая Фремин, которая сейчас приехала к ней, — совершенно такая же, но более смелая в повадках, она замужем за странным субъектом, и это делает ее дом любопытнейшим домом сумасшедших во всем Париже Я и в этой кунсткамере часто бываю».

Они, не замечая, прошли бульвар Мальзерба, Королевскую улицу, аллею Елисейских полей и уже подходили к Триумфальной арке, когда Ламарт вдруг вынул часы.

— Друг мой! — сказал он — Вот уже час десять минут, как мы говорим о ней; хватит на сегодня! В клуб я вас провожу в другой раз Идите-ка спать, и я тоже.

Это была просторная, светлая комната, потолок и стены которой были обтянуты чудесной персидской тканью, привезенной знакомым дипломатом Фон был желтый, словно ее окунули в золотистые сливки, а рисунки — разных оттенков, среди которых выделялась персидская зелень, они изображали причудливые, с загнутыми крышами, домики, вокруг которых рыскали диковинные львы в париках, бродили антилопы, украшенные чудовищными рогами, и летали птички, словно выпорхнувшие из рая.