Ги Мопассан: Сестры Рондоли

Она ответила неизменным Che mi fa? Тогда я поднял с полу ее черный деревянный баул, настоящий сундучок для прислуги, и отнес его в номер справа, который облюбовал для нее.., для нас. На ящике была бумажная наклейка с надписью по-французски: «Мадмуазель Франческа Рондоли, Генуя».

Я полюбопытствовал:

— Вас зовут Франческа?

Она не ответила, только кивнула.

Я продолжал:

— Скоро будем ужинать. Не хотите ли пока заняться своим туалетом?

В ответ я услышал mica — это слово звучало в ее устах не реже, чем Che mi fa? Я настаивал:

— После железной дороги так приятно привести себя в порядок!

Тут я сообразил, что у нее, вероятно, нет при себе необходимых женщине туалетных принадлежностей: совершенно очевидно, она в затруднительном положении, — скажем, только что развязалась с неудачным романом. И я принес ей свой несессер.

Я вынул оттуда все, что нужно для ухода за собой: щеточку для ногтей, новую зубную щетку — у меня всегда с собой целый набор, ножницы, пилочки, губки. Я откупорил флаконы с одеколоном, с душистой лавандой, с new mown hay «Свежее сено (англ.); имеется в виду сорт туалетной воды.» — пусть выбирает сама. Повесил на кувшин с водой одно из своих тонких полотенец, положил рядом с тазом непочатый кусок мыла.

Она большими сердитыми глазами следила за моими хлопотами, не выказывая ни удивления, ни удовольствия. Я добавил:

— Здесь все, что вам требуется. Принесут ужин — позову.

И вернулся в гостиную. Поль занял другой номер, заперся там, и мне пришлось ждать в одиночестве.

Коридорный сновал взад и вперед. Принес тарелки, бокалы, неторопливо накрыл стол, поставил на него холодного цыпленка и объявил: «Кушать подано».

Я осторожно постучался к синьорине Рондоли. Она крикнула: «Войдите!» Я вошел, и меня обдало удушливым запахом парфюмерии, резкой и тяжелой атмосферой парикмахерской.

Итальянка сидела на бауле в позе разочарованной мечтательницы или уволенной прислуги. С одного взгляда я понял, что означало для нее заниматься своим туалетом. Воды в кувшине не убыло, полотенце, висевшее на нем, осталось неразвернутым. Рядом с пустым тазом лежало нетронутое сухое мыло, зато содержимое флаконов поубавилось так, точно эта юная особа выпила добрую половину его. Одеколон, правда, пострадал меньше — не хватало всего трети, но девица вознаградила себя немыслимой порцией лавандовой жидкости и new mown hay. На лицо и шею она извела столько пудры, что в комнате стояло облачко легкого белого тумана. Ресницы, брови, виски были у нее словно присыпаны снегом, щеки как бы оштукатурены; толстый слой пудры покрывал все углубления лица — крылья носа, ямочку на подбородке, уголки глаз.

Когда она встала, в комнате запахло до того пронзительно, что у меня чуть не разыгралась мигрень.

Сели ужинать. Поль был невыносим. Я слова путного из него не вытянул

— одни шпильки, брюзгливая воркотня, язвительные любезности.

Синьорина Франческа поглощала еду, как бездонная бочка. Насытившись, она тут же задремала на диване. Между тем я с тревогой подумывал о наступлении решительной минуты, когда нам придется разойтись по комнатам. Чтобы ускорить события, я подсел к итальянке и галантно поцеловал ей руку.

Приподняв веки, она сонно и, как всегда, недовольно посмотрела на меня усталыми глазами.

Я начал:

— Номеров у нас всего два. Не разрешите ли мне поэтому поместиться в вашем? Она ответила:

— Как хотите. Мне все равно. Che mi fa? Такое безразличие задело меня.

— Значит, вам не будет неприятно, если я отправлюсь с вами?

— Мне все равно. Как хотите.

— Может быть, желаете лечь сейчас?

— Да, конечно. Я совсем засыпаю.

Она поднялась, зевнула, подала Полю руку, которую тот пожал с нескрываемой злостью, и проследовала в наш номер, а я светил ей по дороге.

Но беспокойство мое не проходило. Я снова повторил:

— Вы найдете тут все, что может вам понадобиться. И, собственноручно вылив полкувшина в таз, положил полотенце рядом с мылом.

Затем я возвратился к Полю. Не успел я войти, как он накинулся на меня:

— Ну и штучку же ты сюда приволок! Я рассмеялся:

— Зелен виноград, мой милый!

С откровенным ехидством он возразил:

— Смотри, дорогой мой, не набей на нем оскомину. Я вздрогнул: меня охватил тот неотступный страх, который преследует нас после подозрительной интрижки, отравляя нам самые чарующие встречи, нечаянные ласки, мимоходом сорванные поцелуи. Тем не менее я храбрился:

— Полно тебе! Эта девушка не шлюха. Но злодей уже поймал меня на крючок: он подметил на моем лице тень тревоги.