Фрэнсис Фицжеральд - В вашем возрасте

Но он недолго утешался собственной решительностью, поскольку переписал письмо заново и отправил его, прежде чем покинул офис в тот вечер.

На следующий день ответ, которого он ждал, был получен — и каждое его слово он мог предвидеть заранее. Это было краткий и негодующий отказ.

Заканчивалось письмо так:

« Я думаю, будет лучше всего, если вы и моя дочь не будете больше встречаться.

Всегда искренне ваша

Мейбл Толлман Лорри».

— А теперь, — сказал Том себе холодно, — мы посмотрим, что скажет на это девушка.

Он написал записку Энни. Письмо ее матери удивило его, было сказано в записке, но, возможно, лучше, чтобы они не встречались больше при таком отношении ее матери.

С обратной почтой прибыл негодующий ответ Энни на материнский указ: «Сейчас не средние века. Я буду видеть вас всякий раз, когда захочу». Она назначила свидание на следующий день. Близорукость ее матери сделала то, чего сам бы он не сумел добиться; если до того Энни уже почти твердо решила расстаться с ним, то теперь у нее и в мыслях не было ничего подобного. И тайна, порожденная неодобрением домашних, внесла в их отношения недостающую страстность. Весь февраль, завершающий глубокую, торжественную бесконечность зимы, она встречалась с ним часто куда более охотно. Иногда они ездили в Сан–Пауло — посмотреть фильм или пообедать; иногда сидели в припаркованном в дальнем конце бульвара coupe, в то время как ожесточенный дождь со снегом укрывали ветровое стекло полупрозрачной пленкой и одевали фары в мех горностая. Часто он покупал какую–нибудь выпивку специально для нее — достаточно, чтобы ей стало весело, но не более того; в его отношение к ней было подмешано какое–то заботливое, отеческое чувство.

Он выложил свои карты на стол, признавшись, что это ее мать невольно подтолкнула Энни к нему, но Энни только смеялась над его двуличностью.

Ей было хорошо с ним — лучше, чем с кем–либо, кого она когда–либо знала. Вместо эгоистичного нетерпения молодости он демонстрировал ей ни перед чем не отступающее упорство. Что с того, что взгляд у него усталый, а щеки морщинистые, с выступающими венами, если воля его по–прежнему крепка и сильна. Кроме того, его опытность была для нее окном, открытым в куда более широкий, более богатый мир; вернувшись в мир Рэнди Кембелла, она почувствовала бы, что получает меньше, чем заслуживает, что о ней меньше заботятся, меньше ценят.

Теперь уже Том испытывал какое–то непонятное недовольство. Он имел то, что хотел — ее юность принадлежала ему, — и он чувствовал, что добиваться чего–то большего было бы ошибкой. Его свобода была драгоценна для него, ей же он мог предложить всего лишь дюжину лет прежде, чем он станет старым, но она стала чем–то бесценным для него, и он чувствовал, что не прав в своих сомнениях. Однажды, в самом конце февраля, сомнения разрешились сами собой, помимо его воли.

Они возвращались домой из Сан–Пауло и заскочили в Студенческий клуб выпить чаю, вместе пробиваясь сквозь сугробы, преграждающие путь к обросшей инеем двери. Это была вращающаяся дверь; молодой человек проходил сквозь нее им навстречу, обдавая их ароматами виски и лука. Дверь провернулась за ними и вновь внесла внутрь молодого человека. Это был Рэнди Кембелл; лицо у него было красное, глаза смотрели уныло, но твердо.

— Привет, красавица, —сказал он, приближаясь к Энни.

— Не подходите ко мне, — слегка нахмурилась она. — От вас луком пахнет.

— Вы вдруг стали привередливы.

— Я всегда. Всегда была привередлива. — Энни отодвинулась от него назад к Тому.

— Не всегда, — сказал Рэнди неприятным тоном. Потом еще неприятнее и многозначительно глядя на Тома: — Не всегда. — Это замечание делало его частью враждебного мира, окружающего их. — Я просто хотел вас предупредить, — продолжал он. — Там внутри ваш мать.

Проявление ревности со стороны плохо воспитанного молодого человека задело Тома не больше, чем каприз ребенка, но это дерзкое предупреждение заставило его ощетиниться.

— Идемте, Энни, —сказал он бесцеремонно. — Мы зайдем туда.

С трудом оторвав взгляд от Рэнди, Энни последовала за Томом в большую гостиную.

Там было малолюдно; три женщины средних лет сидели около камина. Энни невольно отодвинулась от Тома, когда увидела их.

— Привет, мама… Миссис Трамбл… Тетя Каролина.

Две последние ответили; миссис Трамбл даже слабо кивала Тому. Но мать Энни без единого слова вскочила на ноги, глаза ледяные, рот плотно сжат. Какое–то мгновение она стояла, глядя на свою дочь; потом резко повернулась и вышла из комнату.