Роберт Стивенсон - Сент-Ив (Пер. Чистяковой-Вэр)

— Хороший ответ и превосходное правило, — заметил мой собеседник. — Вы говорите по-французски?

— Нет, сэр, — проговорил я. — Вот испанский язык мне немного знаком.

— Однако, может быть, вам случалось слышать французский акцент?

— О, да, — произнес я. — Мне кажется, я на десятом слове узнаю по акценту француза.

— Ну, так вам предстоит здесь подобная задача, — сказал он. — Сам я ничуть не сомневаюсь, но некоторые из сидящих в комнате не желают мне верить. Сами знаете — недостаток образования! Решаюсь сказать, что без благодеяний просвещения человек не может ни двигаться, ни слышать, ни видеть.

Он повернулся к майору, у которого, по-видимому, пища застряла в горле.

— Ну, сэр, — продолжал клерк, обращаясь к нему, — поговорите-ка пожалуйста. Так куда вы направляетесь? Повторите!

— Сэр, — ломая слова, медленно произнес майор, — я е…ду в Лон…дон.

Я чуть не бросил тарелкой в моего товарища за то, что он оказался таким ослом, и за то, что у него было так мало способностей к языкам, когда в этом существовала крайняя необходимость.

— Что вы скажете? — спросил клерк. — Не правда ли, это достаточно по-французски?

Я внезапно подскочил, точно завидя знакомого.

— Господи Боже ты мой! Это вы, мистер Дюбуа? Мог ли я ждать встречи с вами так далеко от вашего дома!

Говоря, я крепко пожал руку майору, затем, обернувшись к нашему мучителю, прибавил:

— О, вы можете вполне успокоиться, сэр. Это честнейший малый, живший прежде по соседству со мной в городе Карлейле.

Мне показалось, что клерк готов покончить все дело, но я плохо знал его.

— Однако несмотря на все сказанное, он француз, — проговорил клерк.

— Ну, конечно, — ответил я, — француз-эмигрант: он не из бонапартовской шайки. Могу засвидетельствовать, что его политические взгляды так же здравы, как ваши собственные.

— Одно немножко странно, то, — спокойно проговорил клерк, — что мистер Дюбуа отрицал это.

Я, не моргнув, выслушал его замечание и улыбнулся; однако слова клерка жестоко смутили меня и, продолжая говорить с нашим мучителем, я сделал то, что редко делаю, — ошибку в одной из английских фраз. В течение нескольких недель моя жизнь и свобода зависели от знания английского языка, поэтому вы, конечно, не ожидаете, чтобы я стал вам объяснять все подробности. Мне достаточно сказать, что я сделал очень маленькую ошибку, которая могла пройти незамеченной в девяноста девяти случаях из ста. Но мой законник так быстро подметил ее, точно всю жизнь занимался преподаванием языков.

— Ага, — воскликнул он, — и вы тоже француз! Ваш язык выдает вас! Два француза поодиночке случайно заходят в шинок в десять часов ночи в Бедфордшире, они неожиданно встречаются друг с другом? Нет, сэр, тут дело нечисто! Вы беглые пленники, а, может быть, что-нибудь и похуже. Знайте же — вы арестованы. Я попрошу вас показать мне ваши бумаги.

— Ну, если дело на то пошло, где же ваши-то полномочия? — сказал я. — Мои бумаги! Стану я их показывать по одному ipse dixit неизвестного мне человека, встреченного в придорожном шинке!

— Вы противитесь закону? — спросил он.

— Не закону, сэр, — ответил я. — Я слишком хороший подданный для этого; я противлюсь безымянному лысому малому, одетому в гингамовые штаны. Да, этого человека я, конечно, не послушаюсь! Таково мое прирожденное право, как и право всякого англичанина. А то в чем состояла бы Magna Charta?

— Ну, посмотрим, — сказал он, потом, обратившись к присутствующим, спросил: — Где живет констебль?

— Господь с вами! — закричал хозяин шинка. — Что вы задумали? Беспокоить констебля в десять часов ночи! Он уж, конечно, давно лежит в постели и спит, наевшись и напившись допьяна часа два тому назад.

— Конечно, так! — подтвердили хором крестьяне.

Это озадачило клерка. Он не смел и подумать о насилии; ни в хозяине шинка, ни в посетителях не было и признака воинственного жара; каждый из них то слушал, разинув рот, то почесывал голову, то зажигал свою трубку об угли, тлевшие в очаге. С другой стороны, мы с майором были готовы к смелой защите и бросали ему вызов, имея на то некоторое законное основание. Наконец, он предложил мне отправиться к какому-то сквайру Мертону, знаменитейшему лицу во всем округе и имевшему отношение к мировому институту; жил Мертон, по его словам, совсем близко. Я ответил клерку, что не пройду и фута, даже если зависело от этого спасение его души. Затем он предложил мне остаться в шинке до утра, чтобы констебль мог рассмотреть мое дело, будучи еще трезвым. На это я ответил, что уйду, когда захочу, и направлюсь туда, куда пожелаю; что мы честные путешественники, почитающие Бога и короля, что я ни за что не потерплю насилия с чьей бы то ни было стороны. В то же время я решил, что все эти переговоры тянутся чересчур долго, и задумал покончить дело с клерком.