Роберт Стивенсон - Сент-Ив (Пер. Чистяковой-Вэр)

— Бритое ли? — повторил Роулей с прежним тревожно невинным видом.

— Господи Боже, да не повторяйте как попугай каждое мое слово! — воскликнул я. — Опишите мне сыщика, мне крайне важно иметь возможность его узнать!

— Я стараюсь описать. Но, право, не могу хорошенько вспомнить, бритое ли у него лицо, то мне кажется, что бритое, то представляется, будто он с усами… Вот теперь мне кажется, что у него были усы.

— У него красное лицо? — прокричал я, останавливаясь на каждом слове.

— Не сердитесь, мистер Анн, — сказал Роулей, — право же, я опишу вам все подмеченные мною в нем черты. Красное ли у него лицо? Гм… нет, нет, не очень.

Страшное спокойствие овладело мною, и я спросил:

— Был ли он бледен?

— Мне не кажется, чтобы он отличался бледностью. Но скажу вам по правде, что я не обратил на это особенного внимания.

— Походит он на пьющего человека?

— Ну, нет. Скорее я сказал бы, что любит поесть.

— О, он толст?

— Нет, сэр, толстым я его не назову, нет, он не толст, а скорее худощав.

Мне незачем было продолжать этот бесивший меня разговор. Он не привел ни к чему, только Роулей расплакался, а о сыщике у меня появилось понятие, что он какого мне угодно роста и худощав или толст тоже по моему желанию, притом же не то выбритый, не то с усами. О цвете его волос Роулей сказал, что он не решается назвать этот оттенок тем или другим именем; глаза у сыщика, по словам моего слуги, были голубые… нет, нет, Роулей со слезами уверял, что теперь отлично, отлично помнит их! Оказалось, что глаза агента черны как уголь, очень малы и сидят очень близко друг к другу. Вот какие показания дал мне мой бедный лакей! Какие же положительные сведения собрал я об агенте тайной полиции? Все данные, извлеченные мною из разговора с Роулеем, касались не наружности этого человека, а его одежды. На сыщике были короткие панталоны, пуховый жилет и белые чулки; сюртук его показался Роулею светлым или имевшим переходный оттенок между светлой и темной краской. Описание не удовлетворило меня; Роулей видел это и потому шепотом вызвал меня из-за стола, когда я завтракал, и показал мне прохожего.

— Вот он, сэр, — сказал Роулей, — совсем он! Только этот господин, пожалуй, одет получше, да немножко повыше его. Лицом же он совсем на него не похож. Нет, посмотрев на прохожего еще раз, я вижу, что он нисколько, нисколько не походит на сыщика!

— Болван! — произнес я, и мне кажется, что даже самый рьяный поборник хороших манер сознается, что я имел право дать этот эпитет моему слуге.

Между тем наружность миссис Мак-Ранкин еще увеличивала тревогу, терзавшую меня. Было очевидно, что она не спала, и не менее очевидно, что она много плакала. Прислуживая за столом, Бесси вздыхала, стонала, задыхалась, покачивала головой. Словом, она походила на петарду, готовую разразиться истерикой, и я не посмел заговорить с нею. На цыпочках вышел я из дому и бегом спустился с лестницы, боясь, чтобы она не позвала меня обратно. Такое напряженное состояние не могло длиться долго.

Прежде всего я отправился на Джордж-стрит и, к счастью, явился к банку как раз в то время, когда слуга открывал ставни окон. С ним разговаривал какой-то человек в белых чулках и пуховом жилете. Лицо незнакомца поражало безобразием. По-видимому, это согласовывалось с описанием Роулея. Ведь он уверял, что товарищ великого Лавендера некрасив. Я сейчас же отправился к мистеру Робби и позвонил у его двери. Мне отворила служанка, выслушала меня и, как я почти ожидал, сказала, что адвокат занят.

— Как прикажете доложить о вас? — продолжала она. Когда же я сказал ей «мистер Дьюси», она прибавила: — Кажется, вот это оставлено для вас, — и передала мне записку, лежавшую на столе в передней. Я прочел:

«Дорогой мистер Дьюси, я могу вам дать только один совет — уехать на югquam primum.

Ваш Т. Робби».

Это было коротко и ясно. Письмо уничтожило всякую надежду на Робби. Я старался отгадать, что сказали ему, и надеялся, что Робби узнал не слишком многое; этот отрекшийся от меня адвокат нравился мне. В конце концов я решил, что Чевеникс не мог быть чересчур откровенным на мой счет: я не считал его способным быть жестоким без нужды.

Я пошел обратно по Джордж-стрит, чтобы посмотреть, продолжает ли человек в пуховом жилете стоять настороже, но его не было. Я заметил на противоположной стороне улицы, почти против банка, дверь на лестницу и решил, что лучшего наблюдательного пункта найти невозможно. С деловым видом направился я к двери, открыл ее и лицом к лицу столкнулся с незнакомцем в пуховом жилете. Я остановился, извинился. Он ответил мне на чистом английском наречии, без малейшего акцента; это лишило меня последних сомнений. Понятно, что после этой встречи мне пришлось подняться до верхнего этажа, звонить во множество квартир, спрашивать, не здесь ли живет мистер Вавазор, и (без особенного удивления) слышать, что его нет в этом доме. Наконец, я снова сошел вниз, снова вежливо поклонился сыщику и вышел на улицу.