Роберт Стивенсон - Новые арабские ночи

— Идите сюда, Кассилис, и только вы! У меня есть, что вам показать.

Я посоветовался глазами с Кларой и, получив ее немое разрешение, вышел из палатки.

На некотором расстоянии стоял Норсмаур, прислонясь спиной к стволу дерева. Увидев меня, он молча повернулся и пошел по направлению к морю. Я догнал его только у опушки леса. Он остановился и сказал:

— Смотрите!

Я сделал еще шага два вперед, чтобы выбраться из последней листвы. Ясный и холодный свет утра озарял знакомую мне местность. От павильона осталась лишь черная развалина: крыша провалилась внутрь стен, один угол дома свалился наружу; там и сям поверхность дюны точно зарубцевалась небольшими, разбросанными черными пятнами обгорелой травы. В неподвижном утреннем воздухе все еще взвивались струи густого дыма, и во многих местах между остатками голых стен тлели еще кучи, точно горячие угли в открытой жаровне. Я взглянул на море. Совсем близко от берега стояла яхта; от нее на всех веслах спешила к берегу шлюпка.

— «Красный Граф»! — вскрикнул я. — Опоздал лишь на двенадцать часов!

— При вас револьвер, Франк? — спросил холодно Норсмаур. — Он в кармане?

Я машинально направил руку в карман и почувствовал, что страшно побледнел. Револьвер пропал. Очевидно, его украли.

— Вы видите, что вы в моих руках! — продолжал он тем же тоном. — Я обезоружил вас ночью, когда вы ухаживали за Кларой. Теперь, утром — вот: получите его! Без благодарностей! — крикнул он, простирая руку вперед. — Я их не люблю. Пожалуйста, избавьте!

И он пошел к морю встречать шлюпку, а я следовал за ним, шагах в двух позади. Когда мы проходили мимо павильона, я остановился, стараясь глазами отыскать место, где упал и, быть может, лежал еще Хедльстон, но нигде не видно было трупа, не осталось даже признаков пролитой крови.

— Граденская топь! — напомнил Норсмаур.

Он продолжал идти впереди, пока не дошел до начала бухты.

— Пожалуйста, дальше не ходите! — сказал он. — Быть может, вы хотели бы ее поместить на первое время в моей Граденской усадьбе?

— Благодарю вас, — ответил я. — Я попробую ее устроить у знакомого священника в Граден-Уэстере.

Шлюпка подошла к берегу; из нее выпрыгнул матрос.

— Минутку подождите, ребята! — крикнул Норсмаур и затем, обернувшись ко мне, тихо сказал: — знаете, обо всем этом лучше ей не говорить.

— Напротив! — воскликнул я. — Я все передам ей до мельчайших подробностей: она должна знать все, что я сам знаю.

— Вы меня не понимаете, — возразил Норсмаур с чувством достоинства, — я думал, что это просто лишнее: она должна была этого от меня ожидать. Прощайте!

Он кивнул мне головой. Я протянул ему руку.

— Простите! — сказал он. — Это, конечно, мелочь, но я не в состоянии больше выносить наши неестественные, фальшивые отношения. Уж не думаете ли, что я могу прикинуться? Что когда-нибудь, убеленный сединами, как усталый скиталец, я присяду у вашего домашнего очага, и прочее? Нет, этого никогда не будет! Твердо надеюсь, что никогда более не увижу ни вас, ни ее!

— Норсмаур!.. Да благословит вас Бог! — воскликнул я горячо, от всей души.

— О да, конечно.

Это были последние его слова. Он быстро спустился к бухте и подошел к шлюпке. Поджидавший матрос протянул ему руку, чтобы помочь сойти в лодку, но Норсмаур ее отстранил и сам спрыгнул на скамейки. Тотчас он сел к рулю, взял румпель в руку и твердо скомандовал отчалить.

Я машинально следил за быстрым ходом шлюпки, за размеренным, точно тиканье часов, скрипом весел в уключинах.

Шлюпка была еще на полпути от «Красного Графа», как из моря выглянуло восходившее солнце.

Еще одно слово, и рассказ мой будет кончен. Несколько лет спустя Норсмаур был убит, сражаясь добровольцем за освобождение Тироля в рядах Гарибальди.

Так называют иногда экспресс между Лондоном и Эдинбургом (прим. перев.).

Вы итальянец?

Да, сударь.

Так назывались члены тайного политического союза, сначала направленного против владычества французов в Италии, а затем, в 20-х годах прошлого столетия, поставившего себе целью объединение Италии, под властью демократической республики. Сначала карбонарии переодевались угольщиками, откуда и произошло их название (carbonaro, по-итальянски, — угольщик).

За непримиримую Италию!

Предатель!