Анри Ренье: Встречи господина де Брео

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Было уже, наверно, два часа пополудни, когда г-жа де Блион решилась покинуть покои и выйти в сад, к чему приглашала ее прекрасная погода — один из тех дней, которыми иногда с очаровательною мягкостью заканчивается осень. Кажется, будто вернулось лето, но с налетом меланхолии, что придает его возврату новую, более тонкую прелесть. Солнце еще греет, и к сохранившейся зелени деревьев примешиваются различные краски, придающие им какую-то неопределенную пышность. Г-жа де Блион очень любила такие дни. Журчанье вод и шелест листьев образовали в молчании садов гармонический, движущийся шорох. Сначала г-жа де Блион прогуливалась вдоль цветников, украшавших замковую террасу. То поправляла цветочный стебель, то словно торопилась дойти до поворота аллей, где останавливалась на минуту в нерешительности. На ней была черная бархатная полумаска в предохранение от загара; прекрасные ее руки в перчатках держали букет осенних роз, с которых падал по временам на песок умирающий лепесток.

У террасы, по которой прогуливалась г-жа де Блион, была каменная балюстрада. Г-жа де Блион облокотилась на нее. Взгляд ее обнимал внизу большую зеркальную поверхность плоской воды, от которой расходились три аллеи в виде гусиной лапки. Они были обсажены большими деревьями, а правая и левая украшены редко поставленными статуями морских божеств, поддерживающих плоские чаши, из которых на них стекали непрерывные струи. Средняя аллея, сжатая двумя шпалерами кустарника, к концу расширялась полукругом, где она раздроблялась на аркады и колонны, окружавшие бассейн, посреди которого била струя воды, снова спадая радужным дождем. Несколько скамеек было предоставлено для спокойного любования этим прекрасным зрелищем.

На одной из них г-жа де Блион любила сидеть, мечтая. Мысли у нее не всегда были приятны. Думая о самой себе, она не испытывала того удовольствия, какое обычно находят женщины в этом занятии. Ей было несколько печально думать о судьбе своей красоты. До некоторой степени она досадовала на нее за то, что та подвигла ее мужа к таким необычайным крайностям. Затем мечтания ее переходили на другое. От некоторых на лице ее появлялось выражение смущения и сожаления, и она оставалась сидеть на скамейке, прислушиваясь к журчанью воды и шороху листьев, из которых многие начали уже опадать, усеивая землю своими маленькими золотыми и пурпурными полумасками, словно сорванными с лица самой осени.

Так она и в этот день смотрела, как медленно падают они, словно повиснув в прозрачном воздухе, как вдруг ей послышался легкий скрип песка за древесной шпалерой, к которой была прислонена скамейка, и в то же время несколько птиц слетело с дерева. Кто потревожил их покой? Г-жа де Блион прислушалась. Ничто не нарушало тишины. Два падающих листа опустились и коснулись воды в бассейне. Г-жа де Блион наблюдала за ними с минуту, потом обвела глазами вокруг, и вдруг крик готов был сорваться с ее губ, но остановился в горле, от неожиданности того, что она увидела.

В отверстие шпалеры просунулась голова. Длинные локоны обрамляли неожиданное лицо, над которым высились два позолоченных рога. Вдруг кустарник раздвинулся, и г-жа де Блион увидела перед собою всю фигуру человека, необычайную и напоминающую лесную пастораль. Туловище одето было в костюм зеленого бархата, но на ногах не было копыт, или они были скрыты элегантными сапогами. Сильван простирал к ней руки, но так как г-жа де Блион сделала движение бежать, обитатель лесов, вместо того чтобы накинуться на свою добычу, бросился на колени, и из его уст до слуха г-жи де Блион донеслись благозвучные и размеренные слова.

— О, не бегите, очаровательная, — так говорил он, — и не показывайте с такою жестокостью, что вы не одобряете моего присутствия в этом саду! Всегда в лесах и рощах водились подобные мне существа, и их вид, каким бы диким он ни был, не имеет в себе ничего ужасного для взора. Наш удел — не в том, чтоб вредить. Ошибочно кое-какие злые проказы приписаны нам баснословием. И если некогда это и было справедливо, то время нас исправило, и век, в котором мы живем, распространил даже до глухих наших и уединенных убежищ свою вежливость и обходительность. Так, ноги наши остерегаются топтать цветы. Наши руки не похищают больше, как встарь, яиц и птенчиков из гнезд. Сами рога не служат больше для того, чтоб ударять врага. Мы миролюбивы и добры. Нам мил запах листвы и зеркало ручьев. И потому, — вместо того, чтобы бежать, будьте доброжелательны к одному из нас. Правда, нет у него подарка для подношения — ни гроздий, сладостных на вкус, ни цветущих гирлянд, ничего, что обычно располагает к благосклонному приему незнакомца, тем не менее, примите его почитание и не доставляйте ему неудовольствия видеть, как красавица, обожаемая им, выказывает к нему ужас, какого он не заслужил и от которого никогда не утешится.