Решад Гюнтекин - Ночь огня

Одна из них, как и я, казалась здесь чужой и чувствовала себя немного неловко.

Она стояла поодаль, опершись на ствол большого дерева, словно любыми силами хотела остаться лишь зрителем на этом празднике. Ее лицо скрывали тени ветвей.

Но, как назло, остальные девушки все время докучали ей. Они подходили с таким видом, как будто хотели пригласить ее на танец, брали за руку и звали прыгать через огонь, соревнуясь друг с другом за это право.

Она каждый раз колебалась, но никому не отказывала, а затем, приостановившись перед костром, прыгала испуганно и неумело.

Удивительно, но девушки не подшучивали над ее неопытностью. Не было даже слышно бесстыдного смеха, который сопровождал неудачу любой другой барышни. Они смеялись, как младший смеется в присутствии старшего, как слуга — перед лицом господина. В их голосах и манерах проскальзывала вежливость, присущая льстецам.

Скорее всего, незнакомка приходилась дочерью какому-нибудь богатому горожанину, греческому купцу.

Я хотел узнать что-нибудь о Рине и, когда появилась возможность, подозвал к себе Еленицу. На мой вопрос, кто эта девушка, она широко раскрыла глаза:

— Приехала из Греции, ее отец очень большой человек... понимаете?

— Понимаю... Значит, она здесь гостья...

— Да...Так...

Я привык, что в церковном квартале ко мне обращаются с такой обходительностью, словно я наследник престола. Присутствие дочери «очень большого человека» на празднике оттеснило меня на второй план и слегка задело мое самолюбие.

Странно, что девушки не знакомили нас, двух значимых представителей высшего общества. Видя их бездействие, я решил проявить инициативу.

Сейчас я не могу вспомнить, с какими словами обратился к ней. О своем статусе я тогда не подумал. Она ответила по-гречески, причем очень нерешительно, что так несвойственно благородным, высокомерным барышням.

Почему-то я не предполагал, что девушка может не знать турецкого языка. Положение оказалось незавидным: я не мог уйти, потупив взор, так и не поговорив ' с ней, — это было бы оскорбительно для меня. К счастью, на помощь подоспела Стематула, которая выступила в роли переводчика.

Но беседа наша не заладилась, и после нескольких избитых фраз я был вынужден откланяться.

Второй раз я увидел эту аристократку в церкви. Она бросила всех своих подруг и стояла в уголке одна, наблюдая за богослужением с тем же отстраненным видом, с каким ранее смотрела на игры возле огня.

С трудом пробираясь сквозь толпу, я медленно обошел всю церковь. Рины не было. Будь она здесь, ее остроносое личико мелькнуло бы где-то. Более того, я не сомневался, что она стала бы искать меня и наверняка нашла бы. По всей вероятности, она сильно провинилась, раз мать не выпустила ее из заточения даже в честь праздника. А вдруг ее поймали, когда она гуляла с незнакомым мужчиной в Турунчлуке или где-то еще? Если верить Стематуле, от этой девушки можно было ожидать чего угодно.

Я наступил на ногу какой-то пожилой мадам, а когда просил прощения, невольно глянул в толпу и увидел, что незнакомка смотрит на меня из дальнего угла церкви.

Я недоумевал: к чему это внимание, ведь раньше, в саду, она была так холодна со мной? Но стоило мне перехватить взгляд, она внезапно отвела глаза и как будто попыталась спрятаться за колонной. Все это было довольно странно.

Служба подошла к кульминации. Священник в роскошной, расшитой золотом пелерине поверх облачения громко говорил какие-то слова, вероятно преисполненные значимости, а соседские дети в вышитых шелковых жилетках поверх рваных роб хором вторили ему.

В толпе коленопреклоненных прихожан я различил лица некоторых своих подруг.

Вот Марьянти стоит впереди других, а на ее великолепные волосы ложится отблеск пламени свечей, вот Еленица — она то и дело подносит платок к глазам, Стематула с нарядной свечой, которую я ей купил. Она держит ее чуть выше головы, словно бросая вызов всей церкви... Бедная Стематула, этой ночью дорогая свеча позволила ей единственный раз в жизни оказаться впереди всего квартала. Вторая свеча покачивалась у меня в руке, словно посох. Опасаясь сплетен, я не осмелился зажечь ее. Столкнись я с Риной, я, может быть, отдал бы свечу ей, но теперь я точно знал, что Рина уже не придет. Несомненно, в этом деле был замешан мужчина. Может, какой-то похотливый уличный торговец, из тех, что бренчат мелочью в кармане шаровар, или задиристый молодой грек, оборванец из соседнего дома...