Зинаида Гиппиус - Живые лица

Мережковский… читал лекции. — См., например, о лекции 6 декабря 1901 г., которую прежде всего имеет в виду Гиппиус: «На лекции было народу мало, так как Психолог[ическое] Общ[ество] страха ради иудейска не печатало объявлений. Читал М[ережковск]ий хорошо, и глаза его сверкали… […] Доклада не понял никто. […]После лекции, мы, скорпионы, влекли было М[ережковск]их с собой, а члены Псих[оологического] Общ[ества] — с собой. Устроилось примирение и общий ужин в «Славянском [Базаре]». Участвовали: М[ережковск]ие, С. А. Поляков, Балтр[ушайтис], я, Ю. Бартенев, С. Шарапов, Бугаев, Трубецкой, Лопатин, Рачинский. Примирить элементы не было возможности. Бугаев опять говорил с точки зрения монадологии. Мне было это мучительно, ибо когда-то я сам был ученик Лейбница. З. Н. пыталась устроить общий разговор, задав вопрос о браке, ничего не вышло. После Бугаев рассказывал о своих столкновениях с чертом — любопытно. Еще после читали стихи: я, З. Н., Балтрушайтис. (…) Я читал опять свое некрофилическое стихотворение. Все недоумевали. Бугаев намекнул, что за это полагается каторга, а Д. С. в исступлении вопиял: «Это единственный путь к богу отцу!» (Брюсов. Дневники, с. 112). Бугаев Николай Васильевич (1837–1903) — математик, профессор Московского университета; некрофилическое стихотворение Брюсова — «Призыв» (Золотое руно, 1906, № 1).

Отец Б. Бугаева — Андрея Белого

«Я долго был рабом покорным…» — из баллады Брюсова «Раб». О тексте стихотворения см. полемику Ходасевича и Гиппиус в приложениях.

Мне — Брюсов нравился уже тем, что был так ясен для меня. — Отчасти это подтверждается черновиками писем Брюсова к Гиппиус, хранящимися в его архиве, где отчетливо видно желание Брюсова усложнять строй своей мысли.

Брестский вокзал — ныне Белорусский.

«Неуместные рифмы» — два стихотворения, объединенные этим заглавием, были напечатаны в альманахе «Северные цветы» (М., 1911). Гиппиус не вполне точно цитирует последнюю строфу первого из них.

«Неколебимой истине…» — две первые строфы из стихотворения Брюсова «З. Н. Гиппиус».

Успел ли Брюсов тогда начать «прославление» революции. — См. в дневнике Брюсова: «Не скажу, чтобы наша революция не затронула меня. Конечно, затронула. Но я не мог выносить той обязательности восхищаться ею и негодовать на правительство, с какой обращались ко мне мои сотоварищи (кроме очень немногих). Я вообще не выношу предрешенности суждений. И у меня выходили очень серьезные столкновения со многими. В конце концов я прослыл правым, а у иных и «черносотенником» (Брюсов. Дневники, с. 136–137). Подробнее см.: Литвин Э. С. Революция 1905 г. и творчество Брюсова. — Революция 1905 г. и русская литература. М. — Л., 1956; Максимов Д. Русские поэты начала XX века. Л., 1986, с. 134–143.

Мы видели его в это время лишь раз. — Очевидно, весной 1905 г., когда Брюсов с Н. И. Петровской ехал в Финляндию. К этому времени относится брюсовская запись: «Почти со всеми порвал сношения, в том числе с Бальмонтом и Мережковскими» (Брюсов. Дневники, с. 136).

Очень скоро потом мы уехали в Париж — 14 марта 1906 г.

У «Весов» появились соперники. — Прежде всего, журнал «Золотое руно», который Гиппиус резко критиковала (см.: Товарищ Герман. Золотое руно. — Весы, 1906, № 2), выходивший в 1906–1909 гг. Другие журналы, очевидно, «Искусство» (1905) и «Перевал» (1907).

«Проза поэта». — Эта рецензия была опубликована не в «Русской мысли», а как раз в «Весах» (1907, № 3). Говоря о статье в «Русской мысли», Гиппиус, очевидно, имеет в виду статью (подписанную ее постоянным псевдонимом Антон Крайний) «Свой (Валерий Брюсов, человек-поэт)». — Русская мысль, 1910, № 2.

Мертвенный холод Брюсова. — См. в письме Брюсова к Гиппиус, написанном между 16 и 21 апреля 1907 г.: «Вы, говоря о каком-то поклоннике Людмилы Николаевны (о Розанове?), сказали: «обладателе, как и вы (т. е. как и я), разожженной плоти». Боже мой! Вы, говорившая со мной, читавшая меня, писавшая обо мне статьи, осудившая понимание меня «несложными душами моих почитателей», — неужели вы не знаете, что ко мне могут быть приложимы разные эпитеты, но именно не этот! […] В разных частях своего существа испытывал я «разожженность», но только не в «плоти», и уже если кто, так я должен применить к себе слова Лермонтова: