Зинаида Гиппиус - Живые лица

В феврале мы уехали, расставшись со всеми очень дружески, даже нежно.

Но по каким-то причинам, неуловимым — и понятным, ни с кем из них, даже с Борей, у меня переписки не было. Так, точно оборвалось.

Со сведениями о России, много, конечно, приходило к нам и вестей о Блоке. С одной стороны — о его общественных выступлениях, участии в газете А. Тырковой, [28] Участие в газете А. В. Тырковой. — Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс (1869–1962) — писательница, журналистка. У Гиппиус явная хронологическая неточность: газетой Тырковой называлась «Русская молва», выходившая в 1912–1913 гг. очень недолгом, правда, и окончившемся как-то неожиданно. С другой — известия о внезапной его чуть не славе в буйно завившейся после революции литературной среде — театр Коммиссаржевской, [29] Театр Коммиссаржевской, «Балаганчик». — Сближение Блока с театром В. Ф. Коммисаржевской началось в 1906 г., спектакль по пьесе «Балаганчик» был поставлен 30 декабря 1906 г. «Балаганчик»…

Но все это смутно, из вторых, третьих рук.

И только однажды, на несколько месяцев, Блок выступил из тумана. По крайней мере, имя его стало у нас постоянно повторяться.

Кто-то позвонил к нам, днем.

«Monsieur…» не понимаю имени. Выхожу в переднюю. Там стоит, прислонившись к стене, в немецкой черной пелерине, — и в самом несчастном виде — Боря Бугаев.

Явление весьма неожиданное в нашей парижской квартире.

Оказалось, что Боря уж давно странствует за границей. [30] Уж давно странствует за границей. — В конце сентября 1906 г. Белый уехал в Германию, в начале декабря прибыл в Париж. Не понять было сразу, как, что, зачем, почему. Шатался — именно шатался — по Германии. Вывез оттуда гетры, пелерину и трубку. Теперь приехал в Париж. Вид имел неулыбающийся, растерянный. Сказал, однако, что намерен остаться в Париже на неопределенное время.

И остался. Жить в нашей парижской квартире было негде, и он поселился недалеко, в маленьком пансиончике, — мы видались, конечно, всякий день.

Скажу в скобках, что в этом пансиончике он ежедневно завтракал… с Жоресом! [31] С Жоресом. — Белый познакомился с Ж. Жоресом (1859–1914) в декабре 1906 г., а в феврале 1907-го представил ему Мережковских. См.: Белый Андрей. Воспоминания о Жоресе. Пред. и публ. А. В. Лаврова. — Андрей Белый. Проблемы творчества. М., 1988 (там же указаны другие варианты воспоминаний Белого о Жоресе). И, в конце концов, они познакомились, даже вели постоянные долгие разговоры. Боже мой, — о чем? Но воистину не было человека, с которым не умел бы вести долгих разговоров Боря Бугаев!

Об этих месяцах с Борей в Париже, о наших прогулках по городу и беседах не стоило бы здесь говорить, если бы темой этих бесед не был, почти постоянно, — Блок.

Мой интерес к Блоку, в сущности, не ослабевал никогда. Мне было приятно как бы вызывать его присутствие (человек, о котором думаешь или говоришь, всегда немного присутствует). То, что Боря, вчерашний страстный друг Блока, был сегодня его таким же страстным врагом, — не имело никакого значения.

Да, никакого, хотя я, может быть, не сумею объяснить, почему. Надо знать Борю Бугаева, чтобы видеть, до какой степени легки повороты его души. Сама вертится; и это его душа вертится, туда-сюда, совсем неожиданно, — а ведь Блок тут ни при чем. Блок остается как был, неизменяемым.

Надо знать Борю Бугаева, понимать его, чтобы не обращать никакого внимания на его отношение к человеку в данную минуту. Вот он говорит, что любит кого-нибудь; с блеском и проникновением рисует он образ этого человека; а я уже знаю, что завтра он его же будет ненавидеть до кровомщения, до желания убить… или написать на него пасквиль; с блеском нарисует его образ темными красками… Какое же это имеет значение, — если, конечно, думать не о Бугаеве, а о том, на кого направлены стрелы его любви или ненависти?

Как бы то ни было, эти месяцы мы прожили, благодаря Бугаеву, в атмосфере Блока. И хотя отношение мое к Бугаеву самое было доброе, на мне нет участия греха в мгновенной перемене его к Блоку. Боря ведь и мой был «друг»… такой же всегда потенциально предательский. Он — Боря Бугаев.

А Блок, сделавшись более понятным со всех сторон, — сделался мне ближе. Опять думалось: какие разные люди эти два «друга», два русские поэта, оба одного и того же поколения и, может быть, связанные одной и той же — неизвестной — судьбой…

Снова Петербург. [32] Снова Петербург. — Мережковские вернулись в Россию из Франции летом 1908 г. и вскоре же увиделись с Блоком. Та же комната, та же лампа на столике, отделяющем мою кушетку от кресла, где сидит тот же Блок.