Жорж Санд - Исповедь молодой девушки

— Вы считаете мое истолкование удачным, но даете ли слово, что оно правильно?

— А вы, мадемуазель, даете слово, что, если оно правильно, вы согласитесь на мои предложения?

— Вы же знаете, что я могу дать ответ, только предварительно посоветовавшись.

— Точно так же, как я могу дать ответ, только заручившись сперва вашим согласием.

— Короче говоря, мы с вами вертимся в заколдованном кругу, и вы пользуетесь моей неопытностью. Особой чести вам это не принесет, господин Мак-Аллан. Должно быть, в вашей жизни бывали победы и более трудные, и более почетные. Хорошо, сейчас я вам скажу все, что думаю об этом деле. Я не только помеха каким-то замыслам, мне неизвестным, но и по причинам, также мне неизвестным, являюсь особой, родства с которой стыдятся. Поэтому, если бы я приняла… если я приму эти предложения, мои низость и жадность доставят, вероятно, вашей клиентке много радости.

Хотя я и решила не показывать Мак-Аллану своих чувств, волнение сквозило в каждом моем слове, негодование рвалось наружу. Он пристально смотрел на меня, потом попытался взять за руку, но я ее отдернула, чем, видимо, его удивила. Это удивление, в свою очередь, поразило меня и даже немного обидело.

— Итак, — произнес он, тоже как будто немного взволнованный, — вы, я вижу, идти на соглашение не желаете. Повремените еще хотя бы неделю, посоветуйтесь с господином Бартезом: он-то хочет, чтобы вы согласились.

— Вам, сударь, ничего не известно о желаниях господина Бартеза.

— Простите, мадемуазель, вы заблуждаетесь. Господин Бартез — человек стойкий, верный, осторожный, он неплохо владеет собой, но непроницаемым его никак нельзя назвать, потому что скрывать свои чувства от внимательного наблюдателя умеют только люди или бесчестные, или равнодушные. Господин Бартез знает, что перед лицом закона вы беззащитны, и, будь он при этом разговоре, его очень обеспокоила бы ваша горячность. Лучше мне уйти, пока вы безрассудно не сожгли всех своих кораблей.

— Что ж, — сказала я, словно не замечая, что он собирается откланяться, и продолжая сидеть, — ваше поведение не назовешь ни очень добропорядочным, ни очень прямодушным. Вы обрекаете меня на неделю бесцельных волнений, а могли бы уже сейчас поставить лицом к лицу с моей собственной совестью. Чем серьезнее положение, тем серьезнее наши обязательства. Есть, конечно, они и у меня. Мое единственное желание — исполнить свой долг, так почему, почему от меня скрывают, в чем он состоит? Неужели мне, как несмышленому ребенку, бездумно подписать договор, который или обесчестит меня, или оставит нищей? Должна ли я внять житейскому благоразумию, взять деньги и утратить имя или, доверившись врожденной гордости, вступить за него в борьбу с таинственными и, быть может, неумолимыми силами? Как! Я по-прежнему буду в неведении, и моим разумом, моей совестью станет распоряжаться какой-то пункт закона, выгодный или, напротив, губительный для меня? Нет, я уже не ребенок, со вчерашнего дня я чувствую в себе силу и мужество взрослой женщины! Скажите, что во имя чести меня просят пойти на величайшую жертву, — и я не колеблясь пойду на нее, или что из какой-то непонятной ненависти меня хотят растоптать, — и я не задумываясь вступлю в борьбу. Но не вздумайте повторять, что мне грозит опасность и во имя собственного блага я должна выбирать между позором и нищетой. Позора, мне кажется, я не заслужила, а слепо соглашаться на нищету не расположена.

— Хорошо, мадемуазель Люсьена, — сказал Мак-Аллан, видимо тронутый моим смятением, — я уже ничего не советую вам, а только обращаюсь с просьбой: дайте мне неделю отсрочки. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы облегчить положение, в которое вас поставили, и надеюсь в самом скором времени явиться с предложениями, для вас уже приемлемыми.

— За неделю вы никак не успеете получить ответ из Англии сюда, на самую окраину Франции.

— Возможно. Но я-то свое письмо отправлю и, отправив, смогу, вероятно, воспользоваться всеми своими полномочиями. А сейчас я собираюсь откланяться, но сперва скажите, нельзя ли мне взглянуть на тот своеобразный и живописный уголок парка Бельомбр, о котором я наслышан?

— Вы, наверно, имеете в виду Зеленую залу, — сказала я. — Пойдемте, я провожу вас: сейчас вода стоит еще высоко, и человеку, не знающему этих мест, идти туда одному опасно.

— Нет, что вы, я попрошу кого-нибудь из местных жителей показать мне дорогу.

— В такое время дня вы никого не найдете.

— Значит, придется отказаться… Поверьте, это нелегко, прогулка с вами так соблазнительна! Но ведь если я соглашусь, вы сочтете меня невежей?