Жорж Санд - Она и он

В эти же дни Тереза получила от Лорана такое пылкое письмо, что она встревожилась. Опять это были излияния, но уже не дружбы, а любви. Молчание, которое Тереза хранила о своих отношениях с Палмером, вернуло художнику надежду на ее возвращение. Он не мог больше жить без нее; напрасно старался он забыться в своих прежних утехах. Теперь они опротивели ему до тошноты.

«Ах, Тереза! — писал он ей. — Прежде я упрекал тебя в том, что ты слишком целомудренна и создана скорее для монастыря, чем для любви. Как я мог так святотатствовать? С тех пор как я стараюсь вновь пристраститься к пороку, я чувствую, что опять становлюсь целомудренным, как само детство, и женщины, с которыми я встречаюсь, говорят, что я гожусь в монахи. Нет, нет, я никогда не забуду того, что между нами было нечто большее, чем любовь: эта материнская нежность, часами согревавшая меня растроганной и безмятежной улыбкой, эти излияния сердца, эти взлеты ума, эта поэма, пережитая вдвоем, в которой мы, сами о том не думая, были и авторами и героями. Тереза, если ты не принадлежишь Палмеру, ты можешь быть только моей! С кем другим обретешь ты снова эти пылкие волнения, эту глубокую нежность? Разве все дни у нас были горькими? Разве не было и прекрасных? А впрочем, разве ты ищешь счастья, ты, воплощенное самопожертвование? Можешь ли ты не страдать ради кого-то, и не называла ли ты меня иногда, когда ты прощала мне мои безумства, своей дорогой мукой и пыткой, без которой ты не можешь обойтись? Вспомни, вспомни, Тереза! Ты страдала, и все-таки ты живешь. А я заставлял тебя страдать и умираю от этого! Разве я не достаточно искупил свою вину? Вот уже три месяца, как душа моя в агонии!..»

Затем начинались упреки. Тереза сказала ему либо слишком много, либо слишком мало. Изъявления ее дружеских чувств были слишком пылкими, если это была только дружба, и слишком холодными и осторожными, если это была любовь. Нужно, чтобы у нее хватило мужества заставить его жить или дать ему умереть.

Тереза решилась ответить ему, что она любит Палмера и хотела бы любить его всегда; однако же она умолчала об их предполагаемом браке, на который она не могла заставить себя смотреть как на дело решенное. Она насколько могла смягчила удар, который это признание должно было нанести гордости Лорана.

«Знай, — писала она ему, — что я отдала свое сердце и жизнь другому не для того, чтобы, как ты говорил, наказать тебя. Нет, я простила тебя от всей души в тот день, когда ответила на любовь Палмера, и доказательство моего прощения то, что во Флоренцию мы помчались вместе с ним. Неужели ты в самом деле думаешь, мое бедное дитя, что, ухаживая за тобой во время твоей болезни, я была только сестрой милосердия? Нет, нет, не долг приковал меня к твоему изголовью, а материнская нежность. Разве мать не прощает всегда? Вот видишь, так всегда и будет! Каждый раз, когда, не посягая на то, чем я обязана Палмеру, я смогу быть тебе полезной, ухаживать за тобой и утешать тебя, ты снова обретешь меня. Только потому, что Палмер не препятствует этому, я смогла полюбить его, только потому я его и люблю. Если бы мне пришлось перейти из твоих объятий в объятия твоего врага, я возненавидела бы себя, но он тебе не враг. Наши руки соединились в тот миг, когда мы поклялись друг другу всегда заботиться о тебе и никогда тебя не покидать».

Тереза показала это письмо Палмеру, которого оно глубоко взволновало; он захотел тоже написать Лорану и обещать ему постоянные заботы и искреннюю дружбу.

После этого Лоран долго не писал. Мечта, которую он снова начал было лелеять, теперь улетела без возврата. Сперва он испытывал жгучую боль, но решил стряхнуть с себя это горе, так как чувствовал, что не в силах выдержать его. С ним произошла одна из тех резких и полных перемен, которые то губили его, то спасали ему жизнь, и он написал Терезе:

«Благословляю тебя, моя обожаемая сестра; я счастлив, я горжусь твоей верной дружбой, а дружба Палмера растрогала меня до слез. Почему ты не сказала мне раньше, жестокая? Я не страдал бы так сильно. В самом деле, что мне было нужно? Знать, что ты счастлива, и ничего больше. Ведь только потому, что я воображал тебя грустной и одинокой, я хотел припасть к твоим ногам и сказать тебе: «Ну что ж, если ты страдаешь, будем страдать вместе. Я хочу разделить твою грусть, твои горести и твое одиночество». Разве это не было моим долгом и моим правом? Но ты счастлива, Тереза, а значит, и я тоже! Благословляю тебя за то, что ты сказала мне это. Теперь я наконец освобожден от угрызений совести, которые терзали мое сердце. Я могу идти с высоко поднятой головой, дышать полной грудью и повторять себе, что я не осквернил и не испортил жизнь лучшей из подруг! Ах, я так горжусь тем, что ощущаю эту благородную радость вместо отвратительной ревности, которая мучила меня прежде!!