Дэвид Лоуренс - Радуга в небе

Голос его изумительно веселил ее. А гимн все длился, а она все смеялась. Она склонилась к молитвеннику, пряча в него лицо, пунцовое от смущения, но бока ее по-прежнему сотрясал смех. Она делала вид, что закашлялась, поперхнулась. Фред поднял на нее ясный взгляд своих голубых глаз, и она начала понемногу успокаиваться, но тут же какой-то призвук в этом сильном невозмутимом голосе, звучавший сбоку от нее, вверг ее в новый порыв бешеного хохота.

Холодно упрекнув себя, она встала на колени и погрузилась в молитву. Но и в этой позе ее вовлекали в себя маленькие водовороты неудержимого хихиканья. Даже вид его коленей на молитвенной подушечке поражал ее смехом.

Она взяла себя в руки и сидела, нацепив маску безмятежной строгости, с лицом бело-розовым и холодным, как рождественская роза, сложив на коленях руки в шелковых перчатках, и темные глаза ее смотрели туманно и рассеянно, в дремотном забвении всего, что было вокруг.

Между тем текла своим чередом проповедь, насыщавшая воздух туманным умиротворением.

Кузен вынул из кармана платок. Казалось, он захвачен проповедью. Он приложил платок к лицу. Вдруг что-то шлепнулось к нему на колени. Это была веточка цветущей смородины! В крайнем удивлении Уилл воззрился на эту веточку, и Анна фыркнула от смеха.

Все это слышали — какой стыд! Сжав в ладони помятую веточку, он опять поднял глаза вверх, с тем же сосредоточенным вниманием слушая проповедь. Тут Анна опять фыркнула. Фред предостерегающе толкнул ее локтем в бок. Кузен оставался неподвижным. Не глядя, она знала, что он покраснел. Она это чувствовала. Его рука, сжимавшая в горсти цветы, тоже была неподвижна, притворяясь, что все в порядке. И после недолгой ожесточенной внутренней борьбы — новое фырканье! Анна перегнулась пополам, трясясь от хохота. Дело принимало нешуточный оборот. Фред все толкал и толкал ее локтем. Она злобно ткнула его в ответ. И после этого ее опять сотрясли судороги этого ужасного неукротимого смеха. Она пыталась побороть их, закашлявшись. Кашель превратился в какое-то странное гиканье. Она готова была провалиться сквозь землю. А сомкнутая ладонь медленно поползла обратно к карману. Она сидела в напряженном ожидании, борясь со своими судорогами, оттого, что он рылся в кармане, пряча там веточку.

В конце концов ее одолели слабость, изнеможение и глубокая тоска. А вместе с болью этой тоски на нее накатила какая-то отрешенность. Не хотелось никого видеть. Лицо ее приняло надменное выражение. И кузена своего она больше не замечала.

Когда с последним гимном принялись собирать пожертвования, кузен опять звучно запел. И опять это ее позабавило. Несмотря на стыд оттого, что она выставила себя на посмешище, она не могла побороть веселости. И она весело прислушивалась к этим потешным звукам. Потом перед ней возникла сумка с пожертвованиями как раз в то время, когда шестипенсовик ее провалился в перчатку. Торопливо извлекая монетку, она уронила ее, и денежка покатилась, поблескивая, на соседнюю скамью. Анна стояла и хихикала. Она не могла ничего с собой поделать: смех рвался наружу, к полнейшему ее стыду.

— Чего ты так смеялась, а, Анна? — спросил Фред, едва они вышли из церкви.

— Да вот накатило на меня, — ответила она как всегда полунасмешливо-полунебрежно. — Не знаю, право, почему, но пение кузена Уилла ужасно меня рассмешило.

— Что же в моем пении показалось вам столь уморительным? — спросил Уилл.

Друг на друга они не глядели, но оба опять засмеялись и дружно покраснели.

— Над чем ты все время фыркала и хихикала, сестренка? — спросил ее за обедом старший брат Том, смешливо поблескивая светло-карими глазами. — Служба прерывалась, потому что все глазели на тебя. — Том пел в церковном хоре.

Она чувствовала на себе взгляд Уилла, не сводящего с нее своих лучистых глаз в ожидании ответа.

— Да это все из-за пения кузена Уилла, — сказала она.

При этих словах кузен издал сдавленный кудахтающий смешок, на секунду обнажив ровный ряд мелких и, должно быть, острых зубов и тут же снова закрыв рот.

— Что же, у кузена такой замечательный голос? — поинтересовался Брэнгуэн.

— Да не в этом дело, — сказала Анна. — Просто мне от его голоса смеяться хочется, как от щекотки, уж не знаю почему.

И опять по столу прокатился смешок.

Уилл Брэнгуэн гордо вздернул свою темноволосую голову, в глазах его заплясали искры.

— Я пою в хоре церкви Святого Николая! — объявил он.

— Значит, вы усердный прихожанин, — заметил Брэнгуэн.