Дэвид Лоуренс - Радуга в небе

— Что я?..

— У тебя ноги кривые!

Что было чистой правдой и вызвало взрыв хохота. Мужчинам пришлась по нраву такая бойкость.

— Только хорек сказал бы такое.

— Ну, я ведь и есть хорек! — отрезала она. Раздался новый взрыв хохота.

Им нравилось дразнить ее.

— Ну, крошка-овечка, — задирал ее некто Брейтуэйт, — как поживает твоя овечья шерстка?

Он потянул ее за золотистый завиток.

— Никакая это не овечья шерстка! — Анна негодующе убрала злополучный завиток.

— Ну а что это такое?

— Волосы.

— И где же такие ростят?

— Где же такие ростят? — повторила она сказанную на диалекте фразу, загоревшись любопытством, пересилившим презрение.

Вместо ответа он радостно захохотал: удалось-таки заставить ее говорить на диалекте!

У нее был враг, звавшийся Нэт-Орешек или Орешек Нэт, слабоумный с вывороченными внутрь коленками, который ходил загребая ногами и при каждом шаге дергая плечом. Несчастный идиот продавал орешки по пивным, где все его знали. У него была заячья губа, и кое-кто издевался над слюнявой невнятицей его речи.

Когда Анна впервые увидела его в «Джордж-Инн», глаза ее округлились, а после того как он ушел, она спросила:

— Почему он так ходит?

— Он не нарочно, утенок, таким его Господь создал. Подумав, она нервно хихикнула и воскликнула:

— Ужас до чего противный!

— Да нет, не противный, что ему делать, если таким уродился?

Но когда несчастный Нэт приковылял снова, она поспешила улизнуть. И она не желала есть его орешков, если ее угощали ими. И когда фермеры, играя в домино, ставили их на кон, она негодовала.

— Он грязнуля, и орехи его — гадость! — сердилась она. Так начались эта ее ненависть и отвращение к Нэту, который вскоре был отправлен в работный дом.

А у Брэнгуэна родилась мечта сделать из нее настоящую леди. Брат его, Альфред, живя в Ноттингеме, стал причиной ужасного скандала — закрутил роман с образованной дамой, вдовой доктора. Альфред Брэнгуэн частенько гостил на правах друга у нее в доме в Дербишире, оставляя жену и детей на день-другой, после чего преспокойно возвращался к ним. И никто не смел ему слова сказать, потому что он был человек решительный и упрямый и утверждал, что просто дружит с вдовой.

Однажды Брэнгуэн столкнулся с братом на станции.

— Вот в Уэрксворт собрался…

— Слыхал, у тебя там друзья завелись?

— Да.

— Неплохо бы навестить тебя там, когда буду в тех краях.

— Пожалуйста.

Тома Брэнгуэна так одолевало любопытство насчет этой женщины, что в следующий же раз, когда ему случилось быть в Уэрксворте, он осведомился, где ее дом.

Дом оказался красивой усадьбой над обрывом крутого холма с видом на городок, раскинувшийся в низине, и на старые каменоломни в стороне. Миссис Форбс была в саду. Она оказалась высокой женщиной с белыми волосами — шла по дорожке с садовыми ножницами в руках, на ходу стягивая толстые рабочие рукавицы. Дело было осенью. На голове у нее была широкополая шляпа.

Брэнгуэн до корней волос залился краской и не знал, что сказать.

— Подумал, почему бы не навестить брата, — сказал он, — если он гостит у друзей. А в Уэрксворте я по делу.

С первого взгляда она поняла, что перед ней Брэнгуэн.

— Заходите, пожалуйста, — сказала она. — Отец мой прилег отдохнуть.

Она провела его в гостиную с массой книг, пианино и скрипкой на пюпитре и стала развлекать беседой. Держалась она просто, непринужденно, но с достоинством. Комнаты подобной этой Брэнгуэну еще не приходилось видеть. В ней было просторно и дышалось легко, как на вершине горы.

— А брат мой много читает?

— Почитывает. Сейчас вот засел за Герберта Спенсера. А еще мы читаем Браунинга.

Брэнгуэн диву давался, испытывая восхищение, почти благоговейный восторг. А уж когда она сказала «мы читаем», у него даже глаза загорелись. В конце концов он выпалил, обведя глазами комнату:

— Не знал я, к чему нашего Альфреда так тянет!

— Он человек весьма своеобразный.

Брэнгуэн поглядел на нее ошарашенно. Видимо, брата она понимает не так, как все прочие, и очень его ценит! Он опять взглянул на женщину. Лет ей было около сорока — прямая и какая-то жестковатая что ли и удивительно независимая. Что до него лично, она была не в его вкусе — веяло от нее каким-то холодом. Но восхищение она вызывала безмерное.

За чаем она представила его отцу, калеке, с трудом передвигавшемуся, но румяному, ухоженному, с белоснежными волосами, глазами водянисто-голубого цвета, учтивому и наивно-простодушному. Манера вести себя тоже для Брэнгуэна совершенно новая — такой обходительный и такой веселый, простой! А его, Брэнгуэна, брат — любовник этой женщины! Поразительно. Брэнгуэн отправился домой, презирая себя и свое убогое существование. Он неотесанный чурбан, невежда и жизнь ведет скучную, закоснел тут в грязи! И ему как никогда захотелось выбиться в люди, подняться к заоблачным горизонтам изысканности.