Жюль-Амеде Барбе д'Оревильи - Те, что от дьявола

Надо сказать, что девушка выделялась не только своим феноменальным талантом, мало подходящим женской натуре, но помогавшим ей честно и благородно зарабатывать себе на жизнь, — она отличалась и характером. Положение ее было щекотливым: одинокая, бедная, зарабатывая себе на жизнь рапирой, она имела дело чаще всего с богатыми и знатными молодыми людьми, среди которых встречалось немало повес, донжуанов и фатов, однако репутация мадемуазель Стассен пребывала белее лилии. Никому и в голову не пришло тревожить безупречную репутацию мадемуазель Отеклер Стассен из-за господина де Савиньи или другого какого господина. «Похоже, она все-таки порядочная девушка», — отзывались о ней дамы-аристократки, как отзывались бы об актрисе. Даже я — а я, как вы знаете, помешан на наблюдении за людьми — был того же мнения относительно добродетели Отеклер, что и весь город. Я посещал ее фехтовальный зал и до и после женитьбы графа де Савиньи, но всегда видел одно и то же: девушка с рапирой в руках серьезно и просто занималась своим делом. Должен сказать, что, будучи особой весьма привлекательной, она умела заставить обращаться с собой уважительно, не позволяя и себе ни малейшей фамильярности или непринужденности по отношению к кому бы то ни было. Веяло от нее холодом и высокомерием — никто и никогда не замечал в ней ни страстности, что поразила вас сейчас, ни озабоченности, ни горя, ни страдания — словом, тех чувств, которые могли бы хоть как-то предупредить или подготовить наш городок к необычайному событию. Оно потрясло провинциальное захолустье, грянув пушечным выстрелом, от которого со звоном повылетали оконные стекла…

— Мадемуазель Отеклер Стассен исчезла!

Исчезла?! С чего вдруг? Каким образом? Куда отправилась? Ответить никто не мог. Единственное, что не вызывало сомнений: в городе ее больше не было. Вскрик изумления сменился молчанием, но ненадолго. Языки замололи. Они молчали на ее счет так долго, но задвижка в шлюзе поднялась, вода хлынула, и мельница заработала с бешеной скоростью, разбрасывая пену во все стороны, — аристократки и простолюдинки перемалывали нежданное, внезапное, немыслимое, необъяснимое исчезновение мадемуазель Стассен, не сказавшей никому ни слова, не написавшей даже записки… Дочь Заколю пропала в самом невинном смысле слова — она исчезла, но исчезла бесследно, растворилась, перестала существовать. Самая пустячная прощальная записка — повод для всевозможных истолкований твоих поступков, а пока о тебе толкуют, ты по-прежнему живешь в городе. Отеклер сумела исчезнуть бесповоротно и окончательно. Нет, она не «вылетела в трубу», потому что долгов после нее не осталось, скорее, ее сдуло ветром. Ветер подул снова, но не вернул пропащую. Только так теперь ее и называли, перемалывая с хрустом беззащитную репутацию. И как же взялись за эту репутацию, раскрошили ее, измельчили, стерли в порошок! Как и с кем сбежала безупречная и гордая девица?! Кто увез ее?! (Сомнений, что увезли, не было никаких.) Не было и ответа на жгучие вопросы. Неудовлетворенное любопытство может довести до неистовства, город В. и пребывал в неистовстве. Причин для раздражения, гнева, беспокойства отыскалось множество. Недаром придумана поговорка: что имеем — не храним, потерявши — плачем. А потеряли, во-первых, голову, раздумывая, как могло такое случиться, что известная всем девица оказалась неизвестно кем, если могла исчезнуть так… Во-вторых, потеряли, конечно, и девицу, про которую думали, что она уже навсегда заняла свою клеточку на шахматной доске провинциального городка, как занимает лошадь стойло в конюшне, — неважно, останется ли она старой девой или, напротив, выйдет, подобно другим девам, замуж. И наконец, потеряв мадемуазель Стассен, ставшую отныне и навсегда «этой Стассен», потеряли знаменитый по всей округе фехтовальный зал, который был украшением и гордостью города, его орденом на груди, его флагом на колокольне.

Боже, сколько потерь! А значит, и оснований для того, чтобы обрушить на безупречную до поры до времени Отеклер лавину самых что ни на есть сомнительных предположений. И каких! Все оказались против нее. Только два или три старичка аристократа, сохранившие широту взглядов, подобающую истинным сеньорам, вроде крестного Отеклер, графа д’Ависа, который знал ее еще ребенком, не поддались общему смятению и утверждали, что девушка просто-напросто нашла башмачок, более подходящий к ее ножке, чем военный сапог, какой носила до этого. Общую враждебность можно понять: Отеклер Стассен задела самолюбие городского общества, и негодовали больше всего молодые люди: еще бы! — убежать с каким-то чужаком!