Дин Лин: Солнце над рекой Сангань

В образе Гу Шуня, сына Гу Юна, я стремилась обрисовать представителя молодого поколения этой среды, которое нужно привлекать на сторону трудового народа, что понял даже такой неопытный руководитель, как Вэнь Цай. У Гу Шуня все данные для того, чтобы стать в ряды новых, демократических сил.

Литературное произведение, в сущности, должно говорить само за себя, оно не нуждается в каких-либо комментариях. Но для зарубежного читателя мне кажутся необходимыми приведенные выше пояснения, их требуют и недочеты моей книги, которые я не могу обойти молчанием.

5 мая 1949 года.

Стояла нестерпимая жара. Солнце, склоняясь к западу, все еще нещадно палило сквозь ветви придорожного ивняка. Всего лишь двенадцать ли [1] Ли — 576 метров. — Прим. перев. прошел Белоносый от деревни Балицяо до реки Ян, но уже весь потемнел от пота. Рослый мул еле тащил новую двуколку по глинистой размытой дороге. Горячие комья грязи, взлетая из-под колес, обжигали босые ноги седоков. Только когда телега выбралась, наконец, на сухое место, старый Гу, то и дело понукавший Белоносого, с облегчением перевел дух. Он уселся поудобнее и вытащил из заднего кармана кисет.

— Видно, большой ливень прошел здесь на днях, отец. Не дорога, а река из глины! — сказала дочь старика Гу, сидевшая рядом с ребенком на руках.

На ней было новое платье из фабричной ткани, белое в синих цветах; волосы были спереди уложены высоким валиком, а сзади ровными прядями спускались на плечи. Она весело глядела по сторонам. Поездка в родной дом была большой радостью — наведаться к родным удавалось только один раз в год.

— Сейчас нам переезжать реку, а вода поднялась. Держись, — проворчал старик и принялся выколачивать трубку.

Телега въехала в реку. Белоносый чуть ли не по шею погрузился в воду, и казалось, что он перебирается через нее вплавь. Крепко прижав к себе ребенка, молодая женщина ухватилась за край телеги. Старик размахивал кнутом, при каждом толчке покрикивал на мула «хо-хо-хо!» Пот струился по его морщинистому лицу. Ослепительно искрилась вода, мешая ему разглядеть брод. Телега то погружалась в воду, то снова выбиралась на мелкое место. Наконец толчки прекратились; медленно ступая по отмели, мул вышел на берег.

Поднялся ветерок и стало прохладнее. По обе стороны дороги то подымался рис, то тянулась полоса тяжелых колосьев проса вровень с плечом человека, то сплошной стеной широких, как у кукурузы, листьев высился гаолян. От злаков, зреющих на черной влажной земле, шел густой аромат.

За полями потянулись огороды, перерезанные канавами, по которым струилась вода. Правильными рядами чередовалась темная и светлая зелень.

Здесь каждый раз Гу охватывала глубокая радость: неужели эта чудесная земля принадлежит ему? Он и сейчас не удержался, чтобы не напомнить дочери:

— В вашем уезде лучшая земля — в вашей деревне, а в Чжолу хороша только у нас в шестом районе. Смотри, какая благодать! Раз в три года я сею здесь рис, а снимаю его больше, чем если бы сеял каждый год.

— Урожай-то большой, но и труда немало! Через каждые две ночи, а то и через ночь приходится менять воду. Много заботы. Зато все хвалят здешние сады и говорят, что нынче у вас богатый урожай фруктов. С одного му [2] Му — 1 / 15 гектара. — Прим. перев. снимут, как с десяти!

Дочери старого Гу вспомнился отцовский сад: тяжелые ветви в ярко-красных плодах, кучи горящей полыни под деревьями, вспомнилось, как всей семьей снимали плоды, укладывали их в корзины, навьючивали на мулов и везли на продажу. Да, это было чудесно! Но тут брови ее нахмурились, и она спросила:

— А иву дяди Цяня спилили?

Старик молча покачал головой. Дочь сердито проворчала:

— А еще свояк! Отчего ты не пошел к начальникам в деревне? Не заступились бы они — пожаловался бы в район!

— Не стану я с Цянем спорить. Из-за одного дерева не обеднеем. Поработаем и покроем убыток. Да ведь и груша-то не совсем сломалась. В этом году на ней уродилось немало.

Весной позапрошлого года сын старого Гу, Гу Шунь, углубляя канаву, нечаянно подрубил иву на другом берегу, в саду Цянь Вэнь-гуя. От порыва сильного ветра ива упала и легла поперек канавы, надломив грушевое дерево Гу Юна. Цянь Вэнь-гуй потребовал от Гу Шуня возмещения убытка и не разрешил трогать иву. А молодой Гу Шунь хотел было жаловаться на Цяня, чтобы заставить его поднять иву, но отец не позволил. Так груша и погибала на глазах у всей деревни. Соседи жалели ее, но возмущались втихомолку, опасаясь вмешиваться в чужие дела.