Теофиль Готье - Золотое руно

Гретхен, вооруженная большим кувшином, собиралась полить свои гвоздики, и пылкое признание Тибурция чуть — чуть не было затоплено отрезвляющими струями холодной воды; к счастью, белизна бумаги бросилась в глаза Гретхен, она выдернула письмо и была чрезвычайно удивлена его содержанием. Там было всего две фразы, одна на французском, другая на немецком языке; французская фраза состояла из двух слов: «Люблю тебя», немецкая из трех: «Ich liebe dich», что значит совершенно то же самое. Тибурций предвидел возможность того, что Гретхен понимает только свой родной язык; как видите, он был необыкновенно предусмотрительным человеком!

Действительно, стоило измарать больше бумаги, чем портил Малерб [30] Малерб Франсуа де (1555–1628) — французский поэт и критик, один из основоположников классицизма. для сочинения одного четверостишия, и выпить, якобы для возбуждения творческих сил, бутылку превосходного токайского, чтобы найти под конец столь новую и блестящую мысль. Ну и что же! Несмотря на свою видимую простоту, письмо Тибурция было шедевром ловкости, если, впрочем, оно не явилось просто глупостью, что также вполне возможно. Ведь разве это не мастерской удар — уронить, словно каплю расплавленного свинца, прямо в ничем не замутненную душу эти два слова: «люблю тебя», и разве на том месте, куда они зшали, не должны были, как на поверхности озера, возникнуть бесчисленные лучи и концентрические круги?

Но что, по правде сказать, содержат самые пламенные любовные послания? Что остается от всех пузырей страсти, когда их прокалывают иглой рассудка? Все красноречие Сен — Пре [31] Сен — Пре — герой романа Ж. — Ж. Руссо «Новая Элоиза». сводится к одному слову, и Тибурций достиг огромной глубины, сосредоточив в этой короткой фразе всю цветистую риторику своих первоначальных черновиков.

Он йе подписался; да и что могло сказать его имя? Он был чужестранцем в этом городе, он не знал имени Г ретхен и, по правде сказать, не очень им интересовался. Так все казалось романтичней и таинственней. Даже самое скудное воображение могло создать на этом материале двадцать более или менее правдоподобных томов in octavo [32] В восьмую долю листа (лат.). . Был ли это эльф, чистый дух, влюбленный ангел, прекрасный воин, сын банкира, молодой лорд, пэр Англии и обладатель миллионной ренты или русский боярин, у которого фамилия кончалась на «офф», было много рублей и бесчисленное количество меховых воротников? Вот какие серьезные вопросы должно было неминуемо возбудить лаконически — красноречивое письмо. Обращение на «ты», как обычно обращаются к божеству, говорило о такой буре страсти, какой Тибурций совсем не испытывал, но которая могла произвести наилучшее впечатление на молодую девушку, ибо преуве

1

личение кажется женщинам гораздо более естественным, чем сама правда.

Гретхен ни минуты не сомневалась, что автором письма является молодой человек с площади Мейр; женщины никогда не обманываются в подобных вещах, у них есть инстинкт, великолепный нюх, которые заменяют светские привычки и знание страстей. Самая добродетельная девица разбирается во всем этом лучше, чем Дон — Жуан, вооруженный списком своих побед.

Мы обрисовали нашу героиню, как очень простодушную, очень невежественную и очень честную молодую девушку; но мы должны признаться, что она не почувствовала добродетельного негодования, которое должна бы ощутить женщина, получившая записку на двух языках, содержащую столь неприличное признание. Она почувствовала скорее что‑то вроде удовольствия, и легкое розовое облако пробежало по ее лицу. Это письмо было для нее как бы свидетельством ее красоты; оно давало ей уверенность в себе и возможность занять подобающее место; это был первый взгляд, проникший в сумрак ее безвестности: она ведь жила так скромно и бедно, что никто не пытался за ней ухаживать. До сих пор на нее смотрели как на ребенка, Тибурций освящал в ней молодую девушку, она чувствовала к нему такую благодарность, какую должна была бы испытывать жемчужина к пловцу, нашедшему ее в грубой раковине под темным плащом океана.

Когда первое впечатление сгладилось, Гретхен испытала чувство, хорошо знакомое всем тем, кого в детстве держали в строгости и у кого никогда не было секретов; письмо мешало ей, словно дома у нее появилась мраморная глыба, она не знала, что с ним делать. Ей казалось, что в комнате нет таких темных уголков, таких непроницаемых тайников, где бы можно было спрятать его от чужих глаз; она положила письмо в ларчик со стопкой белья, но через несколько мгновений вытащила оттуда; письмо пылало сквозь стенки шкафа как микрокосм доктора Фауста на офорте Рембрандта. Гретхен стала искать другой, более надежный уголок. Барбаре могут понадобиться салфетки или простыни, и она обнаружит письмо. Она встала на стул и положила письмо на карниз своей кровати; бумажка жгла ей руки, как раскаленная пластинка железа. Барбара вошла, чтобы убрать комнату. Гретхен, приняв самый равнодушный вид, села на свое обычное место и принялась за вчерашнюю работу; но при каждом шаге, который Барбара делала в сторону кровати, Гретхен приходила в ужасное состояние: у нее стучало в висках, от страха горячий пот жемчужинками выступал на лбу, пальцы путались в нитях, и ей казалось, что невидимая рука сжимает ей сердце. Ей мерещилось, что у Барбары какое‑то не свойственное ей беспокойное и подозрительное выражение лица. Наконец старуха, взяв корзинку, ушла на рынок. Бедная Гретхен вздохнула свободно.