Альфонс Доде - Маленький шпион

Его звали Стен, малыш Стен.

Это был бледный и тщедушный мальчик, истинное дитя Парижа; на вид ему можно было дать десять, а то и пятнадцать лет. Когда имеешь дело с этими сопляками, никогда нельзя точно определить их возраст. Мать его умерла, а отец, бывший солдат морской пехоты, сторожил какой‑то сквер в квартале Тампль. Грудные младенцы, няни, старушки со складными стульями, нуждающиеся матери, весь мелкий парижский люд, который на этих огражденных тротуарами газонах ищет защиты от экипажей, — все они знали дядюшку Стена и буквально обожали его. Каждому из них было известно, что за его суровыми усами — грозой бродячих собак — скрывается ласковая, чуть ли не материнская улыбка и, чтобы вызвать ее, стоит только спросить этого добряка:

— Как поживает ваш мальчик?

И любил же он своего сыночка, дядюшка Стен! Как он был счастлив, когда вечером, после школы, его мальчуган приходил за ним и они вместе обходили аллеи, останавливаясь у каждой скамейки, чтобы поздороваться с постоянными посетителями сквера и ответить на их ласковые приветствия.

С осадой Парижа все, к несчастью, изменилось. Сквер, который сторожил дядюшка Стен, закрыли — здесь устроили склад горючего, и бедняга, вынужденный непрерывно нести охрану, проводил теперь время один, среди опустевших, запущенных дорожек, не смея даже затянуться папиросой, и встречался со своим мальчиком лишь поздно вечером, дома. И потому надо было видеть его усы, когда он заговаривал о пруссаках!

Впрочем, что касается малыша Стена, то он не очень‑то тяготился своим новым образом жизни.

Осада! Какое это развлечение для мальчишек! Никаких занятий в школе, а улица — что ярмарочная площадь!

Мальчик до самого вечера слонялся по городу. Он сопровождал отправлявшиеся на крепостной вал батальоны своего квартала, главным образом те, у которых был хороший оркестр, а уж в этом деле малыш Стен был первостатейный знаток. Он с заправским апломбом рассказал бы вам, что оркестр 96–го батальона стоит не бог весть чего, зато у 55–го он такой, что лучше и не сыщешь. А то, бывало, он не отрываясь смотрит, как солдаты подвижной гвардии проходят строевое учение. А потом еще очереди…

С корзинкой в руке он становился в какую‑нибудь из очередей, которые в эти утопавшие во мраке зимние утра выстраивались у дверей булочных или мясных лавок. Здесь публика, стоя в лужах, завязывала знакомства, рассуждала о политике. И так как он был сыном дядюшки Стена, всем хотелось узнать, что ему известно о происходящем. Но самым увлекательным занятием были партии в пробки, игра, которую ввели в моду бретонцы, служившие в подвижной гвардии. И если малыш Стен не находился на крепостном валу или же не стоял где‑нибудь в очереди у булочной, то мы могли наверняка застать его на площади Шато д О, где шла эта игра. Сам он, разумеется, не играл — для этого надо было иметь много денег. Он довольствовался тем, что смотрел на игроков, но как смотрел!

Его восторг возбуждал главным образом один из них, долговязый парень в синем камзоле, ставивший монеты не меньше чем в сто су. Слышно было, как при быстрой ходьбе в карманах его камзола позвякивают серебряные экю.

Кто‑то раз, подбирая закатившуюся чуть ли не под ноги малышу Стену монету, долговязый чуть слышно произнес:

— Завидно, а? Хочешь, я тебя научу, как их можно раздобыть?

Окончив игру, долговязый отвел его в сторону и предложил вместе с ним отправиться к пруссакам, уверяя, что за один только раз можно заработать тридцать франков. Сначала малыш Стен с большим негодованием отверг это предложение и целых три дня не ходил смотреть, как играют в пробки. Три ужасных дня! Он даже перестал пить и есть. А по ночам ему мерещились выстроившиеся в ногах его кровати полчища пробок, и на них — монеты в сто су, которые, ярко сверкнув, тут же на его глазах исчезали. Искушение было слишком велико. На четвертый день он пошел на площадь Шато д О, встретил там долговязого парня и дал себя совратить.

Перекинув через плечо холщовые сумки и спрятав газеты под куртками, они как‑то утром отправились в путь. Падал густой снег. Когда они добрались до Фландрских ворот, едва только начинало светать. Долговязый взял Стена за руку и, приблизившись к часовому с красным носом, добродушному на вид солдату местной Национальной гвардии, плаксивым голосом произнес:

— Разрешите нам пройти, мой добрый господин… У нас больна мать, а отец наш умер… Это мой братишка, мы хотим посмотреть, нельзя ли собрать в поле немного картошки.