Редьярд Киплинг: Собрание сочинений. Том 6. Индийские рассказы. История Гедсбая. Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы

— Ага! Эта прекрасная лакированная кровать. Я давно желала…

— Чтобы эта кровать осталась здесь нетронутой, в моем распоряжении. Все остальное в доме — твое. Найми повозку, возьми все, уезжай отсюда, и чтобы до восхода солнца ничего не осталось в этом доме кроме того, что я приказал тебе не трогать.

— Я старуха. Мне хотелось бы остаться, по крайней мере, на дни траура, и дожди только что начались. Куда я пойду?

— Что мне за дело? Я приказываю, чтобы ты ушла. Обстановка дома стоит тысячу рупий, а вечером мой ординарец принесет тебе сто рупий.

— Это очень мало. Подумай, что будет стоить наем повозки.

— Ничего не будет, если ты не уйдешь отсюда, и как можно скорее. О, женщина, убирайся и оставь меня с моей покойницей.

Мать, шаркая ногами, спустилась по лестнице и в заботах о том, чтобы собрать имущество, забыла оплакивать дочь. Хольден остался у постели Амиры, а дождь барабанил по крыше. Благодаря этому шуму, он не мог думать связно, хотя и старался привести в порядок свои мысли. Потом четыре укутанных в саваны призрака проскользнули, все мокрые, в комнату и уставились на него сквозь покрывала. То пришли обмывать покойницу. Хольден вышел из комнаты и направился к своей лошади. Он приехал в мертвую, удушливую тишину по пыли, доходившей до лодыжки. Теперь нашел вместо двора пруд, полный лягушек, по которому хлестал дождь; ручей желтой воды бежал под воротами, а бушующий ветер ударял каплями дождя, словно тараном, о глиняные стены. Пир Хан дрожал в своей маленькой хижине у ворот, а лошадь беспокойно топталась в воде.

— Мне передали приказание сахиба, — сказал Пир Хан. — Это хорошо. Теперь этот дом опустеет. Я также ухожу, потому что мое лицо мартышки было бы напоминанием прошлого. Что касается кровати, то я принесу ее завтра утром к тебе в тот дом; но помни, сахиб, что это будет для тебя нож, поворачиваемый в свежей ране. Я отправляюсь в паломничество и не возьму денег. Я растолстел под покровительством моего высокого господина. В последний раз я держу ему стремя.

Он дотронулся обеими руками до ноги Хольдена, и лошадь выскочила на дорогу, где скрипучие бамбуковые стволы хлестали по небосклону, а лягушки смеялись. Дождь бил прямо в лицо Хольдену так, что он ничего не видел. Он закрыл глаза руками и пробормотал:

— О, скотина! Настоящая скотина!

Весть об его горе уже дошла до бунгало. Он прочел это в глазах своего дворецкого, Ахмед Хана, когда тот принес ему еду и в первый и в последний раз в своей жизни положил руку на плечо своего господина, говоря:

— Кушай, сахиб, кушай. Мясо — хорошее средство от печали. Я также испытал это. К тому же тени приходят и уходят; тени приходят и уходят. Вот яйца с соусом из сои.

Хольден не мог ни есть, ни спать. Небеса послали в ночь дождь, покрывший землю на восемь дюймов и начисто омывший ее. Воды опрокинули стены, разрушили дороги и размыли неглубокие могилы магометанского кладбища. Дождь шел весь следующий день, и Хольден сидел дома, погруженный в печаль. Наутро третьего дня он получил телеграмму, в которой говорилось: «Риккетс, Миндони. Умирает. Хольден заменяет. Немедленно». Тогда он захотел посмотреть перед отъездом на дом, в котором был хозяином и господином. Погода несколько прояснилась; от сырой земли шел пар.

Он увидел, что дожди опрокинули глиняные столбы ворот, а тяжелая деревянная калитка, охранявшая ту, которая была его жизнью, лениво висела на одной петле. На дворе выросла трава в три дюйма; хижина Пир Хана была пуста, и мокрая солома осела между балками. Серая белка завладела верандой, как будто дом стоял необитаемым в продолжение тридцати лет, а не трех дней. Мать Амиры увезла все, за исключением испорченных циновок. «Тик-так» маленьких скорпионов, быстро двигавшихся по полу, был единственным звуком в доме. Комнаты Амиры и та, в которой жил Тота, были пропитаны сыростью, а узкая лестница, ведшая на крышу, вся покрыта грязью. Хольден взглянул на все это и вышел из дома; на улице он встретил Дурга Дасса, хозяина дома. Толстый, любезный, одетый в белую кисею, он ехал в рессорном кабриолете.

— Я слышал, что вы больше не нуждаетесь в этом доме, сахиб?

— Что вы думаете сделать с ним?

— Может быть, сдам его снова.

— Тогда я оставляю его за собою на время моего отсутствия.

Дурга Дасс помолчал несколько времени.

— Не надо так принимать это к сердцу, сахиб, — сказал он. — Когда я был молодым человеком, я также… А теперь я член муниципалитета. Когда птицы улетают, зачем оставлять их гнездо. Я велю срыть его — за лес можно будет все-таки получить кое-что. Дом будет срыт, и муниципалитет проведет тут — как желал — дорогу к городской стене так, что ни один человек не будет в состоянии сказать, где стоял этот дом.