Иоганн Гете - Собрание сочинений в десяти томах. Том восьмой. Годы странствий Вильгельма Мейстера, или Отрекающиеся

Мы немедля все прочли, обдумали и сообщаем Вам с Вашим посыльным свое мнение, каждая в отдельности, но предварительно вместе удостоверившись, что ни одна из нас не настроена так же добродушно, как милая тетушка — к своему всегдашнему баловню-племяннику. Он три года не открывал нам своих карт, не открыл и сейчас, а мы после этого должны выложить перед ним наши и играть в открытую? Так не годится! Впрочем, коль скоро хитрец, слишком желая себя обезопасить, нередко сам себя обманывает, то уж куда ни шло. Только мы никак не могли договориться, что и как ему отправить. Писать, что́ мы думаем о своих близких, — задание по меньшей мере странное. Обычно о них думаешь только в тех случаях, когда они уж очень угодят или досадят тебе. В остальное время никому ни до кого нет дела. Вам одной это под силу, дорогая тетушка, ибо в Вас зоркость сочетается со справедливостью. Герсилия, которая, как Вам известно, воспламеняется мгновенно, экспромтом в два счета сочинила шуточный критический обзор всего семейства, который я хотела бы видеть записанным, с тем чтобы он и Вас заставил улыбнуться даже вопреки головной боли, но не с тем, чтобы он был отослан ему. Мое предложение таково: перешлем ему нашу корреспонденцию за эти три года, — пусть, если у него хватит духу, прочтет ее всю или пусть явится сам, чтобы увидеть то, о чем не захочет прочесть. Ваши письма ко мне, дорогая тетушка, в полном порядке и могут быть немедленно предоставлены в Ваше распоряжение. Герсилия к моему мнению не присоединяется, ссылаясь в оправдание на беспорядок в бумагах и прочее, о чем она сама Вам скажет.

Я собираюсь поневоле быть краткой, дорогая тетушка, так как Ваш посыльный нетерпелив до неучтивости. По-моему, мы выкажем чрезмерную и неуместную доброту, если посвятим Ленардо в нашу переписку. Зачем ему знать, что́ мы о нем говорили хорошего, зачем ему знать, что́ мы о нем говорили плохого? Надо ли, чтобы он обнаружил из плохого больше, чем из хорошего, как мы к нему добры? Не давайте ему спуску, прошу Вас! В этом его требовании, во всем его поведении есть какое-то несоразмерное высокомерие, присущее большинству мужчин, когда они возвращаются из чужих краев. Для них все, кто оставался дома, уже и не люди. Сошлитесь в оправдание на мигрень. Он все равно приедет, а не приедет — что ж, подождем еще немножко. Может быть, ему тут же придет в голову проникнуть к нам странным и таинственным образом, узнать нас, оставшись неузнанным, — да мало ли что может напридумывать такой умник, как он! Вот будет приятная неожиданность! От нее, верно, началось бы много такого, чего бы никак не случилось, воротись он в семью со всеми задуманными дипломатическими церемониями.

Посыльный, опять этот посыльный! Или воспитывайте Ваших людей лучше, или посылайте кого помоложе. Этого не проймешь ни лестью, ни вином. Прощайте, прощайте, прощайте!

Приписка по поводу приписки

Объясните, пожалуйста, что это кузен приписал по поводу Валерины? Вопрос этот занимает меня по двум причинам. Валерина — единственное лицо, которое он называет по имени. Мы, все прочие, остаемся для него племянницами, тетушками, служащими — не личностями, а общими обозначениями. Валерина — дочка нашего старосты! Конечно, эта белокурая девочка недурна собой и могла приглянуться господину кузену перед отъездом. Она удачно вышла замуж и счастлива, мне незачем Вам об этом напоминать. Но он этого не знает так же, как и всего остального, что до нас касается. Поэтому не забудьте сообщить ему, и непременно в приписке: Валерина день ото дня становилась красивей и потому могла сделать хорошую партию. Она теперь жена богатого землевладельца. Вышла замуж белокурая красотка! Так и скажите ему напрямик! Но это еще не все, дорогая тетушка. Мне совершенно непонятно и потому больше всего интересует одно: как можно было, запомнив так хорошо белокурую красавицу, перепутать ее с разбитной черноволосой дочкой нерадивого арендатора, которую звали Находиной и которая бог весть куда пропала? И все же мне сдается, что господин кузен, хотя и похваляется хорошей памятью, самым странным образом перепутал имена и лица. Быть может, он чувствует этот изъян и хочет, чтобы Ваше описание оживило потускневшие картины. Прошу Вас, не давайте ему спуску, но постарайтесь узнать, что это за Валерины, Находины и каких еще — рин и — трин сохранило его воображение, между тем как — етты и — илии вовсе исчезли у него из памяти. Посыльный, опять этот проклятый посыльный!