Джон Апдайк - Кролик, беги

— Куда ты денешься? — спрашивает Тотеро.

— Все будет о'кей. У меня есть деньги. Я возьму номер в гостинице, отвечает Кролик. Отказав Тотеро, он хочет, чтобы тот поскорее ушел.

— Дверь моей обители открыта, — говорит Тотеро. — Правда, там всего одна койка, но можно сделать матрас…

— Нет, нет, — резко возражает Кролик. — Вы спасли мне жизнь, но я не хочу садиться вам на шею. Все будет хорошо. Я и без того не знаю, как мне вас благодарить.

— Мы еще побеседуем, — обещает Тотеро; рука его дергается и как бы случайно шлепает Маргарет по заду.

— Я готова тебя убить, — говорит ему Маргарет, и они удаляются.

Похожие со спины на отца с дочерью, они минуют стойку, возле которой шепчется с девушкой-американкой официант, и выходят сквозь стеклянную дверь, Маргарет впереди. Словно так и надо, словно они — деревянные фигурки, входящие и выходящие из старинного барометра.

— Господи, в какой же он скверной форме.

— А кто в хорошей? — интересуется Рут.

— Хотя бы вы.

— Вы хотите сказать, что у меня хороший аппетит?

— Послушайте, у вас какой-то комплекс насчет того, что вы такая большая. Вы совсем не толстая. Вы пропорционально сложены.

Она смеется, потом умолкает, смотрит на него, снова смеется, берет его обеими руками за плечо и говорит:

— Кролик, вы истинно христианский джентльмен.

От того, что она назвала его по имени, его обдает волнующим теплом.

— За что она его ударила? — спрашивает он и хихикает, боясь, что ее руки, лежащие у него на плече, игриво ткнут его в бок. Ее крепкая хватка не исключает такой возможности.

— Ей нравится бить людей. Однажды она ударила меня.

— Наверняка вы сами напросились.

Она убирает руки и кладет их обратно на стол.

— Так ведь и он напросился. Ему нравится, когда его бьют.

— Вы его знаете?

— Она мне про него рассказывала.

— Это еще не значит, что вы его знаете. Эта девка глупа.

— Что верно, то верно. Вы даже и представить себе не можете, до чего она глупа.

— Еще как могу. Я женат на ее двойняшке.

— Уу-у! Женат.

— Слушайте, что вы там говорили насчет Ронни Гаррисона? Вы его знаете?

— А что вы там говорили насчет того, что вы женаты?

— Да, я был женат. И до сих пор женат.

Он жалеет, что заговорил об этом. Огромный пузырь, сознание чудовищности его положения теснит ему сердце. Так бывало в детстве, когда, субботним вечером возвращаясь домой, он вдруг осознавал, что все кругом деревья, мостовая — все это жизнь, единственная, неповторимая действительность.

— Где она?

Этого еще не хватало — попробуй-ка ответить на вопрос: куда могла пойти Дженис?

— Она, наверно, у своих родителей. Я только вчера ее бросил.

— А, так это просто отпуск. Вы ее не бросили.

— Да нет, пожалуй, бросил.

Официант приносит им блюдо кунжутных пирожных. Кролик на пробу берет одну штуку, он думает, что они твердые, и с удовольствием ощущает, как сквозь тонкую оболочку семян проступает мягкое тягучее желе.

— Ушли совсем ваши друзья? — спрашивает официант.

— Не беспокойтесь. Я заплачу, — отвечает Кролик.

Китаец поднимает свои вдавленные брови, морщит в улыбке губы и уходит.

— Вы богатый? — интересуется Рут.

— Нет, бедный.

— Вы и вправду собираетесь ночевать в гостинице?

Оба берут по несколько пирожных. На блюде их штук двадцать.

— Да. Сейчас я расскажу вам про Дженис. Я не собирался ее бросать до той самой минуты, когда я от нее ушел. Мне вдруг стало ясно, что иначе и быть не может. В ней пять футов шесть дюймов, она смуглая…

— Не желаю про нее слушать. — Голос Рут звучит решительно; когда она, закинув голову, вглядывается в светильники на потолке, ее разноцветные волосы приобретают однородный темный оттенок. Волосам свет льстит больше, чем лицу, — на обращенной к Гарри стороне ее носа из-под пудры проступают какие-то пятна или прыщи.

— Не желаете, — говорит Кролик. Пузырь скатывается с груди. Раз это никого не беспокоит, почему это должно беспокоить его? — О'кей. О чем мы будем говорить? Сколько вы весите?

— Сто пятьдесят.

— Да вы же просто крошка. Второй полусредний вес. Кроме шуток. Кому нужна кожа да кости? Каждому фунту вашего веса просто цены нет.

Он болтает просто так, от радости, но что-то в его словах заставляет ее насторожиться.

— Уж очень вы умный, — замечает она, поднимая к глазам пустой бокал. Это плоская вазочка на коротенькой ножке вроде тех, в каких подают мороженое на пижонских вечеринках по случаю дня рождения. Бледные дуги отраженного света проплывают по ее лицу.