Ги Мопассан - На кладбище

Должен все же признаться, что я всегда любуюсь величественным памятником Бодену [3] Боден — французский республиканец, участник революции 1848 г.; убит на баррикаде в декабре 1851 г. , памятниками Теофилю Готье и Мюрже — на последнем я видел недавно жалкий венок из желтых бессмертников. Кем он возложен? Быть может, последней гризеткой, старушкой, служащей привратницей где-нибудь в предместье. Очень хороша его небольшая статуя работы Милле [4] Милле Жан-Франсуа (1815–1875) — французский художник, писал картины, посвященные жизни и труду крестьян. , которую разрушают теперь грязь и запустение. Воспой молодость, о Мюрже [5] Мюрже Анри (1822–1861) — французский писатель, автор книги «Сцены из жизни богемы». !

Когда в тот день, о котором идет речь, я вошел на кладбище Монмартр, меня охватила грусть, но грусть не тяжкая, не мучительная, а смягченная мыслью, которая всегда является в этом месте у людей здоровых: да, не очень здесь весело, но мое время еще не пришло.

Впечатление осени — теплая влажность истлевающих листьев, бледное, ослабевшее, утомленное солнце — еще усугубляют и в то же время делают еще поэтичнее чувство одиночества и сознание неминуемого конца, которое овладевает нами в этом месте, где все говорит о бренности человеческой жизни.

Я медленно прохаживался по дорожкам среди могил, где соседи незнакомы друг с другом, не спят вместе, не читают газет. Потом я принялся разбирать эпитафии. Должен сказать, что это самая забавная вещь в мире. Ни Лабиш [6] Лабиш Эжен (1815–1888) — французский драматург, автор многих комедий и водевилей. , ни Мейяк не могут развеселить меня так, как эта потешная надгробная проза. Даже Поль де Коку [7] Поль де Кок (1794–1871) — французский писатель, автор множества романов, в которых изображены быт и нравы буржуазного общества. не удается вызвать у меня такого безудержного приступа смеха, как этим надписям на плитах и крестах, в которых родные усопших высокопарно изливают свою скорбь, желают покойнику счастья на том свете, выражают надежду с ним свидеться. Экие шутники!

Но больше всего я люблю на этом кладбище его пустынную, заброшенную часть, поросшую огромными тисами и кипарисами — старый участок с давно похороненными мертвецами, который скоро обновят, вырубив зеленые деревья, вскормленные человеческими трупами, чтобы уложить в ряд новых мертвецов под маленькими мраморными плитами.

Побродив немного и проветрившись, я почувствовал, что скоро соскучусь и что пора принести к последнему ложу моей возлюбленной дань чувств, верных ее памяти.

Сердце мое сжалось, когда я подошел к ее могиле.

Дорогая моя, бедная! Сколько в ней было очарования, любви! Какой она была беленькой, свежей! А теперь, если бы раскрыть могилу...

Склонившись над железной решеткой, я тихо поведал ей свою скорбь, хотя она, наверное, меня не слышала, и уже собрался уходить, как вдруг увидел женщину в глубоком трауре, преклонившую колена на соседней могиле. Откинутая креповая вуаль открывала хорошенькую головку с золотистыми прядями волос, которые казались лучами утренней зари, пробивающимися сквозь ночь траурного убора.

Я уже не хотел уходить.

Она, видимо, тяжело переживала постигшее ее горе. Закрыв руками лицо, она, словно изваяние, застыла в позе олицетворенной скорби, перебирая во мраке сомкнутых, скрытых от света глаз четки мучительных воспоминаний. Казалось, это мертвая думает о мертвом.

И вдруг я угадал, что она сейчас заплачет, угадал по чуть заметному движению спины, напоминающему дрожь ивы, потревоженной ветром. Вначале она плакала тихо, потом все громче, шея и плечи ее содрогались. Внезапно она открыла глаза, полные слез, чудесные глаза, и огляделась кругом с безумным выражением человека, пробудившегося от кошмара. Заметив, что я смотрю на нее, она, видимо, смутилась и закрыла лицо руками. Послышались судорожные всхлипывания, и голова ее медленно склонилась на мрамор. Она прижалась к нему лбом, креп лег на выступ памятника и траурным покровом закрыл любимую могилу. Я слышал, как она застонала, опустилась на землю и, припав к памятнику, потеряла сознание.

Я бросился к ней, стал хлопать ее по рукам, дул ей на веки, читая в то же время скромную надгробную надпись: «Здесь покоится Луи-Теодор Корель, капитан морской пехоты, убитый в Тонкине неприятелем. Молитесь за него».

Смерть настигла его несколько месяцев тому назад. Я был тронут до слез и удвоил свои старания. Они увенчались успехом. Она очнулась, взглянула на меня. Вид у меня был очень взволнованный, я недурен собой, мне нет еще сорока лет. С первого же взгляда я понял, что она будет учтива и благодарна. И я не ошибся. Плача, но уже по-другому, она, отрывисто, тяжело вздыхая, рассказала мне о смерти капитана, павшего в Тонкине год спустя после их женитьбы, женитьбы по любви, так как она рано осталась круглой сиротой и принесла ему в приданое лишь небольшую сумму, требуемую военным уставом. Я стал утешать ее, старался ободрить, помог встать. Потом сказал ей: