Александр Богданов - Эх, Антон!

Мы на току. Пара лошадей кружит зубчатую шестерню молотилки. Бабы и девки сгребают мякину, и от нее кверху поднимается прозрачное облачко пыли. Антон жадно набирает грудью воздух и шутливо кричит, насколько хватает голоса:

— Сми-иррно!

— Здо-орово, председатель! — Поворачивая голову к Антону, но не прерывая работы, дружно отвечают все на приветствие, Антон — не председатель, даже не член правления колхоза, но его знают и любят, его уважают. И на просветленном лице Антона рассыпается улыбка радости.

Под лучами солнца, в людском гомоне, в красоте природы и труда — так хорошо вокруг.

— Дружней, молодежь, дружней! Не то расчет всем дам, — шутливо грозится Антон.

У одного из ометов группа отдыхающих женщин аппетитно ест яблоки. К колхозу перешел ермолаевекий сад, и в нынешнем году — большой урожай яблок. Антон бурлит:

— Эй, молодки! Вы чего отстаете?!

— Наведи, Антон, порядок! Построже на них… — подбадривает его погонщик лошадей.

— Есть! — смеется Антон. — Коли я сам не работаю, то хотя бы за порядком понаблюду.

— Почему у вас так много женщин? — спрашиваю я одну из отдыхающих.

— А у нас бедняки да вдовы первыми в колхоз пошли.

Мы проводим на току около часа. Антон счастлив и напоминает мне того прежнего, неутомимого Антона, которого я знал в течение многих лет.

Еще перед первой поездкой в Спасское я разыскал в Саратовском губстатбюро карточки земских подворных обследований и с помощью старого статистика Миловзорова обработал данные 1911 года. На вечернем собрании колхозников пользуюсь этим материалом.

Помещение набито до отказа. Старики, молодежь слушают доклад с таким вниманием, что даже теснота не мешает тишине.

— В тысяча девятьсот одиннадцатом году площадь посева на один крестьянский двор в Спасском составляла всего только две и восемь десятых десятины, в тысяча девятьсот двадцать четвертом году она увеличилась до четырех и восьми десятых, то есть почти в два раза. А сейчас мы имеем на двор у единоличников пять и четыре десятых га, в колхозе «Отрез» — семь и семь десятых га, то есть рост почти втрое. Вот что дала крестьянам Октябрьская революция. При этом надо учесть и арендную плату помещику, и кабальные отработки.

Для старшего поколения в цифрах нет ничего нового, но в них повесть о судьбе каждого, в них — плоть и, кровь живых воспоминаний, и именно поэтому доклад производит впечатление разорвавшейся ракеты. Растет гул одобрения, восклицаний:

— Ловко, ядрена ягодка! А-а?

— Жили: ни земли, ни хлеба, погост да небо.

— Ни притулу, ни затулу!

Председатель собрания Комочкин — он же председатель колхоза — истово барабанит большим колхозным ключом вместо звонка по графину, чтоб прекратить шум. Несколько человек подкулачников пытаются сорвать общее настроение.

— Можно вопрос докладчику?

— Давай!

Незнакомый человек с острым лицом, отчего голова его похожа на птичью, осторожненько, как бы прощупывая каждое слово, скрипит жидким тенорком, обращаясь в мою сторону.

— Нет, ты вот ответь, — справедливо это или нет? Один трудящий сметанку с молочка получает, а другому трудящему снятая вода остается. Правильно так будет?

В рядах около спрашивающего ползет жидкий вызывающий смешок нескольких подкулачников.

Вопрос каверзный, и, чтобы дать должный отпор, надо сперва расшифровать враждебный смысл заданной загадки.

— Ты хочешь спросить, почему колхозники пользуются льготами и помощью?

— Вот-вот…

Расшифровке задачи помогают перекрестные возгласы с передних скамей:

— А каких это ты обиженных трудящими подразумеваешь?

— Каких? Извест-но! Которые шерсткой обросли… Ха!.. — раздается смешок.

Всем теперь ясно, каков может быть ответ докладчика.

— Правильно, что колхозы получают поддержку. Только через колхозы деревня придет к лучшей жизни. И еще правильно также, что раскулачиваются эксплуататоры, враги трудящихся…

Словно в перестрелке с разных концов летят возгласы, насмешки:

— Довольно, поснимали сметанки с чужих горшков! Хватит!

— И пустой воды бы лишить, особливо тех, которые с обрезами…

Маневр классового врага не удался, у подкулачников больше не хватает смелости выступать открыто.

Собрание выносит резолюцию, в которой говорится: «провести коллективизацию полностью, то есть на все сто процентов».

Изба Чиркиных разгорожена на две комнаты. В одной из них, поменьше, отведен ночлег мне вместе с Антоном.