Михаил Загоскин - Брынский лес

— Да они, пожалуй, заломят и Бог знает что.

— Все равно! У тебя деньги есть, давай, что просят.

— Нет, Ферапонт, — сказала Дарья, — хоть вовсе не ходи: теперь все еще спят, а коли где и достучишься, так тебя ни за что в избу не впустят. Ведь здесь такой народ, что не приведи Господи!

— Э! Знаешь ли что, Дарьюшка?.. Пойдем-ка вместе к твоей знакомой старушке, Аксинье Никитичне…

— Да ее нет дома. Я вчера к ней заходила. Ушла за пятнадцать верст и домой-то вернется разве сегодня к вечеру.

— Ну, плохо дело!.. Мы будем здесь валандаться, а Андрей Поморянин, того и гляди, что нагрянет сюда с целой ватагой… Постой-ка, постой!.. Ведь избенка этого безумного Павла — тот, что хотел нас в дождевой воде перекрещивать — кажись, близехонько отсюда? Попытаться разве… Не ровен час: иногда и дурак сослужит службу лучше умного… Ты, батюшка, останься здесь, только смотри, чтоб нас и слышно не было… Как знать, неравно вдруг нагрянут. А чтоб и лошади стояли смирно, так пощиплите травки, да дайте им перехватить, а я пойду, толкнусь к этому шальному.

Ферапонт не ошибся в своем предположении, избушка перекрещеванца Павла была шагах в трехстах от того места, где их разбили лошади. Он тотчас узнал ее по огромной плетушке с дождевой водой, которая стояла по-прежнему у самых ворот. Ферапонт стукнул по окну.

— Кто там? — раздался в избе звонкий голос Павла.

— Я, батюшка, — я!

— Да кто ты?

— Знакомый.

Окно растворилось, и Павел высунул из него свою косматую голову.

— Здравствуй, отец Павел! — сказал Ферапоит. — Мне надо с тобой словечко перемолвить.

— Да ты кто таков?

— А вот помнишь, третьего дня проезжие — еще ты уговаривал нас креститься в дождевой воде.

— Ну, так что ж?

— А то, батюшка, что мне надо об этом путем с тобой потолковать. Уж, полно, не правду ли ты говоришь, отец Павел?

— Ну, коли ты хочешь об этом со мной побеседовать, так милости просим.

Павел отпер ворота и, введя своего гостя в избу, пригласил его сесть на лавку под образами, но Ферапонт низко поклонился и промолвил смиренным голосом:

— Нет, отец Павел, изволь-ка садиться в передний угол, ты ведь наставник, а я что? я и постою.

Павел, который во всю жизнь свою не мог попасть ни к кому в наставники, обомлел от радости; он вытащил из-под лавки рогожку, разостлал ее на полу, потом снял с полки толстую книгу в кожаном переплете, разогнул ее и положил на стол, а сам, поместясь под образами, погладил с важностью свою жиденькую бородку и сказал:

— Ну, коли ты прибегаешь ко мне яко суетный и избираешь меня в свои отцы духовные и наставники, так и приемлю тебя с любовью. Я вижу, ты желаешь покаяться в грехах твоих — кайся, чадо, кайся!

— Вот тебе раз! — подумал Ферапонт. — Ах, ты шельмец этакий, еще хочешь исповедовать!..

— Ну, что ж ты, чадо? — продолжал Павел. — Преклони колена и кайся во грехах своих!

— Нет, батюшка! — прервал Ферапонт, — эта речь впереди. Я хотел только сказать тебе, что третьего дня мы с барином торопились в село Толстошеино, так нам некогда было тебя послушать, а все-таки нас раздумье взяло… Немного ты слов сказал, отец Павел, а все они у меня и у моего барина крепко в голове засели.

— Право?

— Как подумаешь — подлинно правда: вся земля осквернена!

— Уж я тебе говорю!.. Живого местечка не осталось. Куда ни оборотись, все мерзость запустения!

— Истинно так!.. И барин мой говорил то же.

— А коли вся земля предана скверне, так как же текущие по лицу его воды могут оставаться неоскверненными.

— Так, так!.. И барин мой говорит то же.

— А ведь окрещенных в оскверненной воде надо опять перекрещивать?

— Надо, батюшка, надо!

— Ну!.. А в чем же ты их станешь крестить?.. Ан дело-то и выходит, что одна только и есть вода, непричастная сему злу — вода небесная. Сиречь дождевая?.. Вот и барин мой говорит то же. — А коли так, зачем же дело стало?.. Где твой барин? Подавай его!.. Я вас сейчас окрещу.

Нет, отец Павел, погоди!.. Дай нам прежде подумать да приготовиться — ведь это дело не шуточное.

— Эй, не откладывайте!.. Благо вы попали на правый путь… Что тут мешкать, коли у меня есть про вас крещенье истинное, и отпущение грехов, и спасение душевное…

— Так, батюшка, так!.. А есть ли у тебя телега?

— Телега! На что тебе?

— Да вот дело какое, отец Павел, мой барин был нареченным женихом дочери Андрея Поморянина.

— Как!.. Этого пришельца… отщепенца окаянного, который называет нас еретиками?

— Да ведь дочь-то вовсе не в батюшку, и она тоже говорит, что барин.