Михаил Загоскин - Брынский лес

— Заявляли.

— Так что ж ты не исполняешь этого приказа? Вот уж четвертый день, Ануфрий Трифоныч, не могу добиться: сам заходил — не слушает, да и только!

— Помилуй, батюшка! ведь всю прошлую неделю дождик так и лил, грязь по колено — чего тут мести?

— Чего мести? — заревел поддьяк. — Ах ты бунтовщица этакая!.. Сказано, мести, так мети!

— Да она никогда не метет, — подхватил огнищанин. — Все соседи жалуются.

— Соседи! — повторила старуха. — Ну, так я всю же правду скажу. У меня, как просохнет перед домом, так пылинки не найдешь; а вот мой сосед, Михей Бутрюмов, у него и метлы-то в заводе нет, а все с рук сходит — и не диво: он к твоей милости каждый праздник с поклоном ходит.

— Эге! — вскричал поддьяк. — Извет!., допос в лихоимстве!.. О, старуха, да это дело не шуточное!.. Алексей Пахомыч! садись-ка, брат, да пиши, а я порядком ее допрошу.

— Что ты, что ты, кормилец! — вскричала старуха испуганным голосом. — Какой извет?.. Я это… так — к слову молвила.

— К слову?.. Вот мы тебе дадим слово!.. Пиши: такого-то месяца и числа, земские ярыжки, Ивашка Кучумов и Антошка Шелыган, подняли на улице в Зарядье пьяного батрака с Мещовского подворья. Хозяйка батрака… Как тебя зовут?..

— Батюшка, помилуй! — завопила старуха, повалясь в ноги. — Сглуповала, отец мой, сглуповала!

— Чего тут миловать! Говори, как тебя зовут?..

— Федосья Архипова.

— Федосья Архипова… хорошо!.. Женка Федосья Архипова… Да ты что? Замужняя, вдова или девка?

— Горькая. вдова, батюшка, сиротинка горемычная!. Взмилуйся, отец родной! не губи!.. Баба я старая, глупая!..

— А вот как тебя вспрыснуть шелепами, да посидишь в остроге, так будешь умнее!.. Ну, пиши: хозяйка вышесказанного батрака, вдова Федосья Архипова, с великим шумом и буйством и насилием ворвалась в земский приказ, и учла она, вышереченная вдова Федосья Архипова, говорить непригожие речи и разными хульными словами позорить честь не токмо земского ярыжки Шелыгана, но и начального человека, огнищанина Алексея Подпекалова, якобы оный, Подпекалов, предаваясь злому лихоимству и хищению…

— Батюшка, я этого не говорила! — вскричала старуха. — Видит Бог, не говорила!.. К присяге пойду…

— Пиши, Алексей Пахомыч, пиши.

— Послушай, Ануфрий Трифоныч, — сказал Лев-пгин, подойдя к столу. — Мне надо с тобой словечко перемолвить.

— Ну что, молодец? — спросил поддьяк, отойдя в сторону с Левшиным.

— А вот что: денег у меня нет…

— Знаю, любезный, знаю!

— А есть золотой перстень — вот посмотри.

— Да!.. Перстенек хоть куда.

— Возьми и носи его на здоровье, только дозволь мне поговорить с этой старухою и отпусти ее домой вместе с работником.

— Нельзя, любезный, право, нельзя! Как дашь повадку, так после с ними и не сладишь.

— Так ты не берешь?

— Как бы не взять… Да, право, надобно поучить уму-разуму эту старую каргу — выскочка этакая!

— Ну, полно!.. Надень-ка перстень на палец…

— Дай-ка, дай… Смотри, пожалуй!.. Как по мне делан!.. И он, точно, золотой?

— Я не стану тебя обманывать.

— Ну, что с тобой делать! Быть по-твоему. Поддьяк подошел к огнищанину, пошептался с ним

и сказал старухе, которая дрожком дрожала и едва держалась от страха на ногах:

— Что, голубушка, присмирела небось? Будешь помнить?..

— Буду, батюшка, буду!

— И напредки не забывай: выше лба уши не растут.

— Так, батюшка, так!

— На носу себе заруби!

— Зарублю, батюшка, зарублю!

— То-то же!.. Ну, уж так и быть, Бог тебя простит!.. Ступай домой со своим батраком, да смотри, старуха, вперед всегда мети перед домом!

— Кормилец! да я и так каждый день…

— Опять заговорила!.. Уж коли сказано, что не метешь— так не метешь! Да смотри за работником, чтоб он вперед по улицам-то пьяный не валялся.

— Батюшка, дело прошлое, а ведь он человек трезвый, — покарай меня Господи…

— Эка назойливая баба! — вскричал поддьяк. — Ты у ней хоть кол на голове теши, а она все свое!.. Уж коли в земском приказе по обыску окажется, что ты и сама пьяна, так не смей перечить — дура этакая!.. Без вины виновата!

— Слышу, батюшка, слышу!

— То-то слышу!.. Смотри, попадешься в другой раз… да и теперь… кланяйся вот этому молодцу. Кабы не он упросил…

— Ах, Господи! — вскричала старуха. — Да это никак… Ну, так и есть!.. Ах ты, мой ясный сокол!

— Да, бабушка, это я. Поди-ка сюда на минутку. Левшин отвел ее к стороне и сказал:

— Ну что, Архиповна, чай, твои жильцы, соседи-то мои, больно перепугались?

— Ах, батюшка! Каких страстей я-то натерпелась!.. Думаю, убьют у меня в дому человека.