Кэ-дин струсил, но изо всех сил стараясь скрыть это, спокойно ответил:
— Я внесу двадцать юаней и дело с концом. Каждый получит по пять юаней, и никто не будет в обиде.
Кэ-ань удовлетворенно кивнул головой, улыбнулся и сел.
— Значит, все в порядке, я ухожу, — с облегчением промолвил Кэ-дин, обращаясь к Кэ-аню и искоса поглядывая на Кэ-мина.
— Стой! — неожиданно закричал Кэ-мин. Кэ-дин остановился, с испугом уставившись на него.
— На что мне твои деньги! Ты верни мне вещь, — потребовал Кэ-мин.
Кэ-дин был так ошарашен неожиданным вмешательством Кэ-мина, что не проронил ни звука.
— Я слишком часто смотрел на все твои выходки сквозь пальцы, и ты окончательно распустился! — гремел Кэ-мин. — Не воображай, что я тебя боюсь. Если только ты не вернешь свитка, клянусь — я проучу тебя как следует перед поминальной таблицей отца. На этот раз я тебе не дам спуску!
Кэ-дин по-прежнему молчал. Лицо его постепенно менялось, принимая растерянное и жалкое выражение.
— Слышишь, Кэ-дин? Собираешься ты вернуть свиток или нет?… У меня терпения не хватает разговаривать с тобой. Идем в зал! — Кэ-мин решительно поднялся с кана и с суровым видом направился к Кэ-дину.
— Принесу. Сейчас же принесу, — залебезил перепуганный Кэ-дин.
— Даю тебе срок до вечера. Слышишь? — не меняя выражения лица, приказал Кэ-мин.
— Хорошо. Я принесу, — с притворным раскаянием отвечал Кэ-дин. Он видел, что на лицах Кэ-мина и Кэ-аня нет и тени улыбки, а во многих взглядах, обращенных на него, сквозит презрение.
Не собираясь больше оставаться здесь и решив, воспользовавшись благоприятным моментом, улизнуть, Кэ-дин сказал:
— Я сейчас пойду. — Он давно уже заметил Гао-чжуна, который стоял в углу, подавленный, с поникшей головой, и окликнул его: — Гао-чжун, сходи скажи там, чтобы приготовили паланкин. Мне надо отправиться кое куда.
Гао-чжун с готовностью ответил: «Слушаюсь» и, выскользнув из комнаты, бросился на улицу.
— Я уволю Гао-чжуна, — бросил Кэ-мин.
— Почему? Ведь у меня нет другого слуги, — натянуто улыбнулся Кэ-дин.
— Раз свиток будет возвращен, то и Гао-чжуна незачем увольнять. Да и у Кэ-дина слуг больше нет, — вступился за Гао-чжуна Кэ-ань, уже изменивший свое мнение и теперь поддерживавший Кэ-дина.
Хотя на сердце у Кэ-мина скребли кошки, он, видя полное смирение Кэ-дина, решил, что его престиж восстановлен. Чувствуя себя совершенно разбитым и не желал больше тратить сил, он произнес со вздохом:
— Ладно, идите. Мне хочется немного отдохнуть.
Кэ-дин только этого и желал и тут же выскользнул из комнаты. Кэ-ань тоже поднялся и спокойно вышел. Цзюе-ши выбежал вслед за отцом. Юань-чэн и Су-фу последовали за ним. В комнате остались только Кэ-мин, Цзюе-синь и Цзюе-минь. Кэ-мин тяжело дышал и вдруг закашлялся.
— Дядя, ты очень устал. Иди-ка домой, отдохни, — заботливо промолвил Цзюе-синь. Кэ-мин, наконец, откашлялся. Он смотрел на Цзюе-синя почти неподвижным взглядом и после долгого молчания с трудом произнес:
— Если я не умру от болезни, меня все равно сведут в могилу.
— Дядя, зачем так говорить? — с болью в душе сказал Цзюе-синь, поднимаясь.
— Я знаю, — печально промолвил Кэ-мин. — Вся надежда семьи только на тебя… Остальные не в счет… Я хочу только, чтобы они не позорили памяти предков. Я во всем полагаюсь на тебя, Цзюе-синь.
— Я не пощажу своих сил, чтобы до конца исполнить свой долг, — вдохновенно произнес Цзюе-синь, словно ему действительно хотелось взвалить всю ответственность на самого себя.
Цзюе-минь, не принимавший участия в разговоре, с жалостью посмотрел на Кэ-мина. Он слышал его разговор с Цзюе-синем. На душе у него было очень скверно, но он постарался скрыть это и, не говоря ни слова, вышел из павильона.
После обеда пришла Цзинь. Шу-хуа давно еще поручила Цзюе-синю, когда он будет в семье Чжоу, пригласить Юнь. Сейчас, видя, что Юнь не появляется, она от имени своей мачехи послала слуг с паланкином за барышней Юнь.
И действительно, это возымело свое действие. Не прошло и часа, как Юнь прибыла. Не успел паланкин остановиться перед входом в прихожую, как Цинь, Шу-хуа, Шу-чжэнь и служанки Ци-ся и Цуй-хуань выбежали навстречу. Когда Юнь вышла из паланкина, они бросились к ней.
Юнь поклонилась Цинь, Шу-хуа и Шу-чжэнь. Ци-ся и Цуй-хуань почтительно приветствовали ее. Юнь ответила на приветствие каждой в отдельности. Круглое личико Юнь, как всегда хранившее выражение наивности, было покрыто ровным слоем пудры и крема, сзади свешивалась пышная коса.
Читать дальше