Перикл Ставров: На взмахе крыла

Все поцелуи и вздохи-луны!
Довольно затрепанной луны,
Довольно потасканных аллеек
И пошленького трепыханья ветра,
Когда — за восемьдесят копеек —
Четыре тысячи метров.
Вы! В грязной панамке!
Серый слизняк,
Сюсюкающий над зализанной самкой,
Подтянитесь и сядьте ровнее!
Сегодня вы — граф де Реньяк,
Приехавший из Новой Гвинеи,
Чтобы похитить два миллиона из Международного Банка.
А ваша соседка с изжеванным лицом,
Дегенератка с наклонностью к истерике,
Уезжает с очаровательным подлецом
В какую-нибудь блистательную Америку!
Но метры взбесились и несутся, как ураган.
И после трагического кораблекрушения
Грабитель Мастони между Миланом и Римом
Готовит такое замечательное покушение,
Что от взрыва затрясется экран
И в публике запахнет серой и дымом!..
Вот вам небольшой гидроплан.
Улетайте подобру-поздорову на Таити.
Что? Не хотите?
Боитесь опоздать на семейный ужин?
Молчите! Летите!
А не то будет хуже…

Этого нет еще и не было в газетах,
Но будет.
Когда мир опошлеет, как истрепанная монета,
Как заплеванный пол прокуренного ресторана,
Когда домов человеческих лес
Загниет, как огромная черная рана, —
Тогда соберется мировой конгресс.
На каких-нибудь Гималаях,
Среди вздыбившегося гранита и ослепительного сланца
На самом высочайшем пике
Предстанут — великолепная республика Франция
И умиленная Коста-Рика.
Будет немного странно и немного жутко…
И кто-нибудь бледный и хмурый,
С вылинявшими глазами панельной проститутки
Скажет, рассеянно догрызывая окурок,
Что надо остановить человеческую волну,
Что миру нужен долгий и упорный роздых,
Чтобы забыть свою окровавленную вину…
Пропеллером взвинчивая воздух,
Нахлестывая стальные стержни аппарата,
Будет кричать по дороге: «Долой войну!» —
Случайно запоздавший император.
И на темную падаль бессмысленного и злого
Будет с таким изумительным совершенством
Брошено последнее короткое слово,
Что сразу запротестуют все телеграфные агентства.
А откормленные президенты,
Забывшие о нафабренных и узорных фраках,
Сорвут свои золотистые позументы
И будут долго и умиленно плакать.

Не зная страсти и сомнений,
От скучных далей далека,
Вы в платье сладостной сирени
Следите в небе облака.
Духов струятся ароматы,
И Вы глядите в ночи дым,
Качая веер розоватый,
Расшитый шелком золотым.
Я опьянен последним знаком.
— О, страсть безумна и строга —
И в туфельке, покрытой лаком,
Укрылась робкая нога.
Когда-то гордою Дианой
Под возглас труб и рев зверей
В волне лучистого тумана
Вы шли средь золотых полей.
Вы шли… Дрожа, летали тени,
Земля струила фимиам.
Вы шли… И падали олени
К легко ступающим ногам.
И лук упорный напрягая,
Вы видели в цветной дали,
Как птицы легкие взлетают
Над влажной зеленью земли.
Прошли века. Пастух унылый,
Я стал поэтом и бойцом.
Но вновь я вижу облик милый,
Зажженный розовым огнем.
Диана в образе маркизы,
Вкусившая охоты власть,
Какие новые капризы
Несет Вам радостная страсть?
Безмолвный муж глядит спокойно,
Огнем отравлен золотым,
Как всходит медленно и стройно
Над Вами славословий дым.
И лицедеи, и поэты,
Забыв тревоги и грехи,
Вам шлют напевы и приветы
И пишут скорбные стихи.
Но я Вас помню в сне усталом
Над серебрящейся землей.
Вы шли. Сияя в блеске алом,
Качался месяц золотой.
Как древле в сумрачной пещере,
Слагая песни о тоске,
Я жду Вас, нежная химера,
И Вы рядите вдалеке.

Потрескивая — (и не дышит)
И опять немного немей,
И опять убегает излишек
Опустевших и выгнутых дней.

Суета — это только начало
Не мышиной и злой беготне
(Только капельником стучала
На тишайшем твоем огне).

Ведь на нем (да на лунной пыли)
Не такой еще таял лед
И старинным романсом крылья,
Шелестя, раскрывал полет.

Да на той ослепительной круче
За порог, за последний порог —
И опять тишиной скручен
У твоих шевелился ног.

Поскорее следы замести,
Замести — и сказать покороче.
То ли дело, шатаясь, брести
Безответственной ночью.