— Фелдермаус! Соедините меня с Гудсоновской компанией по продаже недвижимости в Йонкерсе, побыстрей!
Агенту, водившему их с Расселом по Уэстчестеру, она сказала:
— Говорит доктор Виккерс из Стайвесантской исправительной тюрьмы. Вы мне показывали несколько дач. Что? Да, если вы непременно хотите, то я также миссис Рассел Сполдинг. Помните старый домик на краю Скарсдейла-«Голова Пирата»? Нет, мне абсолютно не нужен большой дом. К черту… простите, я хотела сказать… впрочем, именно это я и хочу сказать: к черту кафельные ванны и газовые мусоросжигатели. Вы просили за «Голову Пирата» пять тысяч. Какова низшая цена, на которую согласен владелец? Что? Ерунда! (А тогда в воскресенье она была такой кроткой и вежливой, настоящей миссис Рассел Сполдинг!) Я могу заплатить три тысячи шестьсот, причем две тысячи пятьсот сразу, а остальные тысячу сто — в течение двух лет. Да, передайте это владельцам и посоветуйте решать поскорее, а то я могу раздумать. Что? Ерунда, кто покупает при теперешней депрессии! Пусть скажут спасибо, что вообще получили предложение.
Ей хотелось запеть от радости.
«У меня есть дом для нас с Мэтом! И, может быть, Барни будет иногда заглядывать по воскресеньям… Дайте-ка, сообразим: если приезжает Мальвина, я уступаю ей большую комнату, а сама переселяюсь в маленькую. Если приезжает Барни… Да, именно так!»
Позвонил Еврейский приют для несовершеннолетних правонарушительниц и неожиданно спросил:
— Эта газетная шумиха тебя расстроила? Могу я чем-нибудь помочь? Чудесно!
Еще один телефонный звонок, и послышался усталый, медлительный голос:
— Энн! Это Перл, Перл Маккег. Беру назад свои прежние слова — частично. Я рада, что вам попало от реакционеров. Надеюсь, это приведет вас опять к нам, милая. Желаю удачи, либералка проклятая!
Звоня подряд во все газеты, разговаривая то резко, то наигранно-весело, она не переставала обдумывать, как она перестроит «Голову Пирата». На лужайке перед домом весной будут желтеть нарциссы, а в садике будут циннии, георгины и гиацинты и бордюры из фиалок. Одну клумбу она засеет скромными, но самыми любимыми своими цветами — верными анютиными глазками, похожими на кошачьи мордочки.
Ругаясь с редакторами и улещивая их, она в то же время пристраивала к дому ванную (одну-единственную, со стенами из некрашеных сосновых досок, без ненужного кафеля) и выбирала старомодные обои для гостиной и белый камин… «Дайте-ка вспомнить… да, лавчонка в Нью-Кейнане, там можно совсем дешево купить старую каминную доску… Алло! Да, да, говорит доктор Виккерс из Стайвесаитской тюрьмы, я хочу поговорить с главным редактором, немедленно. Доктор Виккерс!»
Она предлагала всем газетам города прислать репортеров (предпочтительно женщин, но она не настаивает), пусть они обойдут всю тюрьму, поговорят свободно, без надзора, с кем хотят, — с заключенными или с охраной — и пусть узнают правду вопреки всем проповедям и патриотически настроенным дамам в Флэтбуше.
Они явились. Энн приняла их довольно сдержанно. И только спросила, предпочитают ли они ходить одни или с охраной.
Закончив осмотр, они уверили ее, что они целиком на ее стороне, и когда она выберет время позавтракать с ними?
Энн вздохнула свободней и даже могла посвятить несколько минут вопросу о ветхой ковровой дорожке на лестнице в «Голове Пирата».
Ей позвонили из Гудсоновской компании и сообщили, что она может купить дом на предложенных ею условиях.
Потом она позвонила во Флэтбуш и пригласила на чашку чаю комитет «клуба высокопоставленных дам».
Потом она набросала малоисполнимый план интриги, в результате которой ее заместительницей стала бы Джесси Ван Гайл, бывшая преступница и великомученица в Копперхед-Гэпе, а теперь директор школы для работниц в Детройте.
Последний репортер покинул тюрьму в одиннадцать часов ночи, после чего Энн, поцеловав мисс Фелдермаус, извинилась перед ней: «Бедная девочка, я вас сегодня замучила до смерти!» — и отправилась домой такая счастливая, что даже (прокравшись сперва на цыпочках к Мэту, который спал, воинственно сжав кулачки) была очень весела и любезна с Расселом, в результате чего ей пришлось запереться у себя в комнате и слушать, как Рассел беснуется за дверью — и с полным на то основанием, как должна была признать Энн. В среду она встала пораньше, чтобы насладиться опровержением ошибок, допущенных газетами в отношении Исправительной тюрьмы, и первое, что она увидела, были заголовки в «Рекордер» на первой странице, в первом столбце, на самом верху: нью-йоркское большое жюри признало двух судей виновными в получении крупных взяток, судьи бернард долфин и генри зиффелт обвиняются в вынесении необъективного решения по иску канализационной компании квинса, на закрытом заседании большие жюри знакомится с материалами расследования и делает неожиданное заключение.
Читать дальше