Луиджи Пиранделло - Черная шаль

Пока Джерландо предавался подобным размышлениям, его родители нетерпеливо ждали ужина. Наконец они торжественно вошли в залу, где был накрыт стол. Угощенье готовили не они – из города выписали трактирщика, а тот еще привез с собой повара и двух лакеев.

Отец вышел на балкон и приказал сыну:

– Пойди скажи жене, чтоб шла к столу.

– Не пойду я! – буркнул Джерландо и топнул ногой. – Идите сами.

– Она тебя ждет, болван, а не меня! – заорал на него отец. – Ты ей муж. Ну-ка, пошевеливайся. Чтоб была тут!

– Это уж как хотите. Только я не пойду, – упрямо повторил Джерландо.

Окончательно потеряв терпение, отец схватил его за воротник куртки и дал ему пинка.

– Что, стыдно тебе? Сам заварил кашу, дурак! А теперь ему стыдно, видите ли! Ну, пошел! Она тебе жена.

Прибежали гости, принялись их мирить, наперебой уговаривали Джерландо сходить за женой.

– Ну, что тут такого? Пойди, позови выпить стаканчик…

– Да я не знаю, как ее звать! – в отчаянии возопил Джерландо.

Одни расхохотались, другие бросились удерживать отца, который порывался дать сыну затрещину за то, что этот дурень портит ему праздник. Так все пышно устроили, столько денег потратили.

– Назовешь ее по имени, – вкрадчиво говорила мать. – Как ее имя-то? Элеонора? Вот и зови Элеонорой. Она ведь тебе жена. Иди, сынок, иди…

Джерландо постучался. Сперва – чуть слышно. Подождал. Ответа нет. Как с ней говорить? Прямо так сразу на «ты»? Черт, стыдно как! Чего это она не отвечает? Не слышит, наверное. Он постучал громче. Подождал еще. Тихо.

Совсем растерявшись, он тихонько позвал ее, как советовала мать. Вышло как-то смешно – «Энеолора». Тогда, желая исправить ошибку, он вдруг закричал зычным, повелительным голосом:

– Элеонора!

И услышал ее голос из-за двери другой комнаты:

– Кто там?

Он подошел к той двери.

– Это я… – проговорил он. – Я, это… Джер… Джерландо. Там уж все готово.

– Я не могу, – ответила она. – Садитесь за стол без меня.

И Джерландо вернулся в зал, испытывая огромное облегчение.

– Она не идет! Говорит – не может. Не может прийти!

– Ну и дурак! – закричал отец (он его иначе и не называл). – Ты ей сказал, что у нас за стол сегодня? Надо было силой вести!

Вступилась мать – она сказала мужу, что лучше пока что оставить невестку в покое. Гости поддержали:

– Да уж… волнуется… стыдно ей…

Свекру очень хотелось показать Элеоноре, что и он при случае умеет все сделать как надо. И теперь, сильно разозлившись, он угрюмо приказал подавать.

Все желали отведать городских кушаний, но смущала необычная сервировка стола. К чему тут эти четыре разные рюмки и еще вилки и вилочки какие-то, ножи и ножички и перышки в папиросной бумаге?

Гости сидели далеко от стола, потели под тяжестью праздничных одежд и смотрели друг на друга: на грубые, загорелые лица, обезображенные непривычным умыванием. Им было неловко брать своими натруженными крестьянскими руками все эти серебряные вилочки (какую тут надо – большую или маленькую?) и серебряные ножички; но особенно смущали их лакеи в белых перчатках.

Отец смотрел на Джерландо, почесывал затылок, жевал и приговаривал, скривившись в издевательской, плаксивой гримасе:

– Глядите, как расселся! Осел ты, осел! Да уж конечно, как ей взглянуть на такую образину! Она верно делает, верно она делает, что стыдится. Вот я бы на его месте!..

Ужин кончился в угрюмом молчании, и гости под разными предлогами разошлись по домам. Было уже темно.

– Ну, что теперь будешь делать? – спросил отец, когда лакеи убрали со стола и все в доме затихло. – Что делать будешь? Выпутывайся, как знаешь!

И приказал жене идти за ним, в их домик, неподалеку от виллы. Когда они ушли, Джерландо растерянно огляделся. Что же делать?

Он чувствовал молчаливое присутствие женщины, которая заперлась от него там, в соседней комнате. Может, теперь она выйдет? Ведь шуму уже нет. Что же ему делать?

Ох, хорошо бы уйти вместе с матерью или хоть под деревом прилечь, на дворе!

А может быть, она ждет, чтобы он ее позвал? Может, она смирилась и ждет теперь, что он ее позовет… да, ждет, что он…

Джерландо прислушался. Нет, все тихо. Наверное, спит. Уже совсем стемнело; свет луны проникал в комнату через открытую дверь балкона.

Не зажигая света, Джерландо взял стул и вынес его на балкон, с которого видна была вся деревня на пологом берегу, а там, вдалеке, и само море.

Ночь была светлая, крупные звезды ярко сверкали в небе; над морем сиял серебристый лик луны; словно частый перезвон, дрожали над желтым жнивьем голоса кузнечиков.