Оноре Бальзак: Столетний старец, или Два Беренгельда

Набрав в шляпу воды, генерал побежал назад, стараясь не расплескать драгоценную влагу. Но каково же было его удивление, когда он обнаружил, что Фанни исчезла! Невольно взор его заскользил к холму Граммона: в лунном свете, заливавшем долину, он увидел красную шаль, бабочкой мелькавшую среди зарослей кустарника, указывая тем самым, куда лежит путь ее владелицы. Леденящий душу ужас охватил генерала; в немом оцепенении смотрел он на бегущую Фанни. Вскоре кустарник окончательно скрыл от него красное пятно, и как он ни всматривался, ничего более не смог разглядеть. Внезапно красная точка мелькнула у самого подножия роковой горы и скрылась в Дыре Граммона.

Поняв, что догнать девушку ему уже не удастся, Беренгельд, понурив голову, отправился на поиски своего верного Смельчака. Генерал правильно рассчитал — солдат мирно спал на вершине холма, там, где он его и оставил. Карабкаясь вверх по склону, Туллиус то и дело оборачивался, бросая тревожные взгляды на Дыру Граммона. Только бы сейчас с ней ничего не случилось! — взволнованно думал он. А я, как только доберусь до города, в кратчайший срок извещу ее отца, ибо никаких клятв, препятствующих мне рассказать отцу о ночных прогулках дочери, я не давал. Господи, сделай так, чтобы я ошибался!..

Взволнованные мысли генерала вполне укладывались в несколько простых фраз, которые вряд ли сильно отличались от тех, какие употребили мы. Вскоре грот окончательно скрылся от взора Беренгельда, хотя тот по-прежнему продолжал вглядываться в слабое пятно света, мерцавшее возле подножия холма.

Когда он дошел до места, где оставил слугу, до ушей его донеслись глухие рыдания, напоминавшие то жалобное всхлипывание ребенка, то стоны человека, умирающего в жестоких муках. Звуки эти, многократно усиленные ночной тишиной, грозным набатом отдались в сердце генерала: его подозрения относительно опасности, угрожавшей Фанни, оправдывались. Он застыл в оцепенении, уставившись невидящим взором на огонек, который с той самой минуты, как раздался стон, задрожал, а вскоре и совсем погас…

Генерал перевел взор на вершину холма: дымное облако исчезло. В эту минуту вновь раздался приглушенный вопль, эхо повторило его, и более уже ни один звук не нарушал ночной тишины.

Беренгельд стоял, не имея сил сдвинуться с места. Мысль о том, что он стал невольным виновником смерти девушки, сковала холодом все его члены. Он был уверен, что жалобный крик, прозвучавший в ночной тишине, принадлежал Фанни. Отныне он будет постоянно его преследовать.

— Генерал, — воскликнул, пробудившись, Смельчак, — что за черт поселился в этой дыре?.. На поле боя я не раз слышал стоны гибнущих на моих глазах товарищей, но ни один из когда-либо слышанных мною звуков не терзал мне душу так, как тот протяжный вой, который только что разбудил меня.

— Скорей, Смельчак! Я сам должен увидеть… — И Туллиус на полуслова оборвал свою мысль.

Без лишних рассуждений денщик устремился за генералом вниз по склону. Они продирались через кусты, перепрыгивали через рытвины и канавы, огибали росшие группками деревья. Однако, стремясь как можно скорей достичь пещеры, откуда выбивался странный свет, они все же не забывали об осторожности и старались передвигаться как можно бесшумнее. Вглядываясь в искаженное лицо генерала, Смельчак заключил, что, видимо, произошло нечто ужасное и необъяснимое, раз уж сам генерал Беренгельд, прославившийся своим бесстрашием и невозмутимостью, был потрясен до глубины души.

Беренгельд с денщиком быстро достигли входа в пещеру, называемую Дырой Граммона. Подкравшись поближе, Туллиус приказал Смельчаку спрятаться за деревьями, и сам подал ему пример. Вперив взоры в темное отверстие, прикрытое нависавшим над ним каменистым выступом, они притихли, стараясь уловить доносящийся оттуда приглушенный шум. Ожидание их было недолгим: вскоре они стали свидетелями спектакля, исполнитель которого вряд ли предназначал его для посторонних взоров.

Внезапно на пороге пещеры появился старик. В бледном свете луны Беренгельду показалось, что в облике его он узнал самого себя! Это поразительное сходство вновь повергло генерала в трепет.

Ужас генерала был понятен: внешность старца была на удивление отталкивающей. Он отличался необычайно высоким ростом, был совершенно лыс, и только затылок его обрамлял венчик седых волос, отливавших странным блеском. Но если благородную седину, пушистым ореолом окружающую лишенные волосяного покрова головы старцев, можно сравнить с чистым снегом, то жесткие волосы незнакомца походили на серебристую проволоку, надерганную из гигантской колдовской паутины. Его абсолютно прямая спина, похоже, была готова переломиться от невидимого бремени. Руки и ноги его не соответствовали непомерному росту, отчего казалось, что на костях, обтянутых высохшей желтой кожей, не было даже тончайшего слоя мышц.