Артур Дойл: За городом

Адмирал провел рукою по своему морщинистому лбу.

— Вы очень добры, сударыня, — сказал он, — очень добры и любезны, и я знаю, что вы — верный друг, но, чтобы выкупить эти бумаги, нужны деньги, и хотя за последнее время у нас было бурное плавание, но мы еще не дошли до такого бедственного состояния, чтобы подавать сигналы нашим друзьям. Когда мы дойдем, сударыня, то, конечно, прежде всего обратимся к вам.

— Не будьте смешным! — сказала вдова. — Вы в этом ровно ничего не понимаете, а хотите устанавливать законы. Я хочу, чтобы в этом деле вышло по-моему, и вы возьмете эти бумаги, потому что я делаю вам совсем не благодеяние, а только возвращаю украденную собственность.

— Как же это так, сударыня?

— Я сейчас объясню вам, хотя вы могли бы поверить даме на слово, не предлагая вопросов. Ну, теперь я скажу вам то, что должно остаться между нами четырьмя и не распространяться дальше. У меня есть свои причины скрыть это от полиции. Как вы думаете, адмирал, кто нанес мне удар прошлою ночью?

— Какой-нибудь негодяй, сударыня. Я не знаю его имени.

— Но я знаю. Это тот самый человек, который разорил или хотел разорить вашего сына. Это был мой единственный брат, Иеремия.

— Ах!

— Я расскажу вам о нем — то есть кое-что о нем, потому что он сделал так много, что мне не хочется рассказывать, а вы не захотите слушать. Он был всегда негодяем и хотя умел говорить гладко и как будто бы правду, но тем не менее был опасным, хитрым негодяем. Если я сурово отношусь к мужчинам, то причину этого надо искать в моем детстве, которое я провела с моим братом. Это — мой единственный оставшийся в живых родственник, потому что другой мой брат, отец Чарльза, был убит в Индии во время восстания. Наш отец был богат, и когда он умер, то оставил большой капитал как Иеремии, так и мне. Но он знал Иеремию и не имел к нему доверия, так что вместо того, чтобы отдать ему все, что он ему предназначил, он передал мне часть его капитала, наказав мне, почти перед самой смертью, сохранить это для моего брата и употребить на него в том случае, если он промотает или как-нибудь потеряет все свое состояние. Такое распоряжение моего отца должно было остаться тайною между ним и мною, но, к несчастью, его слова подслушала нянька, которая потом передала их моему брату, — вот почему он узнал, что у меня находятся на сбережении предназначенные для него деньги. Я полагаю, что табак не будет вреден для моей головы, доктор? Благодарю вас, — ну, так я попрошу вас подать мне спички, Ида.

Она закурила папиросу и, облокотясь на подушку, начала пускать изо рта струйки синего дыма.

— Я не могу и передать вам, сколько раз он пытался взять эти деньги у меня. Он грубил мне, льстил, угрожал, умасливал меня, словом — делал все, что только может человек. Но я все держала их у себя, предчувствуя, что придет такое время, когда они ему понадобятся. Когда я услыхала об этом гнусном деле, о его бегстве и о том, что он оставил своего компаньона выдерживать бурю, а главным образом, что мой старый друг был вынужден отказаться от своего дохода для того, чтобы заплатить долги моего брата, то я убедилась, что теперь наступило время, когда нужно пустить в ход эти деньги. Я послала вчера Чарльза к Мак-Адаму, и его клиент, услыхав о том, при каких обстоятельствах было сделано дело, очень любезно согласился отдать назад бумаги и взять выданные им деньги. Нечего благодарить меня, адмирал. Повторяю вам, что это благотворительное дело обошлось мне очень дешево, потому что оно было сделано на его собственные деньги. Скажите, могла ли я дать им лучшее употребление?

Я думала, что я скоро услышу о нем, — так и вышло. Вчера вечером мне подали записку, написанную в обычном слезливом и льстивом тоне. Он приехал из-за границы, подвергая опасности свою жизнь и свободу, только для того, чтобы проститься со мной, своей единственной сестрой, и попросить меня простить его за все причиненные им мне огорчения. Он никогда не будет больше беспокоить меня и просит только, чтобы я передала ему те деньги, которые у меня на сбережении. Этого, вместе с тем, что у него есть, будет достаточно для того, чтобы начать новое дело, как честному человеку, в другой стране, где он всегда будет помнить о своей дорогой сестре, которая спасла его, и молиться за нее. Вот в каком тоне было написано это письмо, а в конце он умолял меня не запирать окна на задвижку и в три часа утра был в этой комнате, окна которой выходят на дорогу, — он придет для того, чтобы я поцеловала его в последний раз и простилась с ним.