Артур Дойл: Блюмендайкский каньон

Настоящие трудности начались позже, когда он вплотную подобрался к основанию замеченного накануне с дерева холма. Он представлял собой почти правильный усеченный конус и отличался необыкновенной крутизной. Склоны холма были сплошь усеяны осыпями мелких камней, но попадались и более крупные валуны. Один неверный шаг мог вызвать камнепад и предупредить преступников. Полицейский снял высокие кожаные сапоги, и закатал до колен штаны и только тогда начал осторожно карабкаться вверх, пользуясь для прикрытия любой неровностью почвы, любым крупным обломком камня.

Далеко-далеко, на самом краю горизонта, появилась маленькая полоска света. Совсем еще тонкая, узенькая, како го-то неопределенного цвета, она, тем не менее, помогла ирландцу различить на ее фоне фигуру маячащего на вершине холма человека. Без сомнения, он был часовым, о чем красноречиво свидетельствовали его поза и ружье на плече. Сама вершина представляла собой небольшое плато окружностью около сотни ярдов. По периметру этой окружности прохаживался часовой, время от времени останавливаясь и напряженно вглядываясь в раскинувшееся под ним необъятное море мрака. Начиная от периметра, плато плавно понижалось к центру, образуя некое подобие вулканического кратера. В центре кратера была разбита большая белая палатка. Несколько стреноженных лошадей топтались поодаль, а вокруг были разбросаны пучки сухой травы и разнообразные предметы упряжи. Находясь на границе плато, уже можно было довольно легко различить все эти детали, так как серая полоска на востоке заметно побелела и с каждым мгновением светлела и расширялась. Можно было разглядеть и лицо дозорного, неутомимо вышагивавшего по кругу, — довольно симпатичное лицо, но с явными признаками слабоумия. Черты его несли дьявольскую печать, но не столько врожденной порочности, сколько врожденного идиотизма. Часовой пребывал в хорошем настроении, потому что певчие птички уже проснулись и оглашали лес внизу и склоны холма веселым тысячеголосым щебетом. В этот предутренний час он забыл подделанный вексель, томительное путешествие через океан, дерзкий побег и зловещий каньон по ту сторону гор Тапу. Взор его затуманился, и он замурлыкал себе под нос незамысловатый деревенский мотив. Мысленно он снова очутился в Уэст-Райдинге, небольшой деревушке близ Йоркшира. Большой валун прямо под ним обернулся пригорком, под которым жила его Нелли — жила до тех пор, пока он не разбил ее сердце. Еще он увидел увитую плющом церковь, но уже не у подножия, а на вершине все того же пригорка. Присмотрись он получше, непременно увидел бы кое-что еще — кое-что, плохо вписывающееся в воображаемую картину, а именно — бледное, бесстрастное лицо, высунувшееся из-за валуна. Даже не подозревая, что ищейки правосудия напали наконец на его след, беглый каторжник развернулся на каблуках и зашагал в противоположном направлении, по-прежнему продолжая насвистывать мелодию своей юности.

Настало время действовать. Брэкстон добрался до последнего прикрытия на пути к вершине, и теперь только этот валун, да еще осыпь мелких камней отделяли его от границы плато. Он отчетливо слышал песенку часового, затихавшую по мере удаления последнего. Дальше медлить было опасно. Выхватив одной рукой полицейскую саблю и зажав в другой револьвер системы Адамса, ирландец одним тигриным броском преодолел оставшееся до края расстояние и устремился вниз по склону к центру плато.

Шум от скатывающихся и сталкивающихся между собой камней грубо вырвал часового из мира сладких грез о прошлом. Он подпрыгнул, круто развернулся и сорвал ружье с плеча. Внезапно он ахнул и изменился в лице. Живописцу пришлось бы воспользоваться тюбиком ультрамарина, чтобы верно передать тот оттенок, который приобрело мгновение назад бронзовое от загара лицо. Да и что тут удивительного, если принять во внимание тот факт, что появление босоногого незнакомца в мундире с медными пуговицами означало для часового позорный арест и виселицу в ближайшем будущем. Расширенными от ужаса глазами следил он, как темная, гибкая фигура полицейского большими скачками неслась к палатке. Блеснула сталь сабельного клинка, подрубленный опорный шест с треском обломился, и брезентовое полотнище палатки обрушилось прямо на головы спящих. Оттуда послышались крики и проклятия, но все эти звуки перекрыл мощный голос, принадлежащий, судя по акценту, уроженцу Ирландии:

— Эй вы, сукины дети! У меня двенадцать зарядов, и все вы у меня на мушке. Вылезайте по одному с поднятыми руками. Да поживее, пока я не взял греха на душу! Одно неверное движение — и кое-кто раньше времени предстанет перед Небесным Престолом.